Образ Иова как символа полного и абсолютного полагания человека на волю Божию, как символа бескрайнего терпения бед и страданий ради верности Богу своему, конечно, был хорошо известен Гончарову, но встречается в его произведениях лишь дважды. Во «Фрегате «Паллада»« (глава «До Иркутска») описывается встреча с ямщиком Дормидоном, который вез писателя от Жербинской станции во время его возвращения

из кругосветного путешествия. Дормидон рассказывает «барину» о постигших его бедах. Сначала романист не воспринял его страдания всерьез, и лишь потом ему на ум приходит образ страдальца Иова: «Встретил еще несчастливца. «Я не стар,- говорил ямщик Дормидон, который пробовал было бежать рядом с повозкой во всю конскую прыть, как делют прочие, да не мог,- но горе меня одолело». Ну, начинается обыкновенная песня, думал я: все они несчастливы, если слушать их, «Что ж с тобой случилось? – спросил я небрежно. «Что? Да сначала, лет двадцать пять назад, отца убили…» Я вздрогнул…. Я боязливо молчал, не зная, что сказать на это. «Потом моя хозяйка умерла: ну Бог с ней! Божья власть, а все горько!» – «Да, в самом деле он несчастлив», - подумал я: что же еще после этого назвать несчастьем? «Потом сгорела изба,- продолжал он,- а в ней восьмилетняя дочь… Женился я вдругоряд, прижил два сына; жена тоже умерла. С сгоревшей избой у меня пропало все имущество, да еще украли у меня однажды тысячу рублей, в другой раз тысячу шестьсот. А как наживал-то! Как копил! Вот как трудно было!» Мне стало жутко от этого мрачного рассказа. «Это страдания Иова!» - думал я, глядя на него с почтением… - «Дормидон претерпел все людские скорби - и не унывает. А мы-то: палец обрежем, ступим неосторожно» .»

Имя Иова упоминается романистом не потому только, что страданий у Дормидона много (смерти близких, разорение и пр.), но прежде всего из-за его безропотного, как у библейского Иова, принятия Божьей воли: Иов - образец праведника, данный в Ветхом Завете. Терпение Дормидона также выказывает его праведность, особую отмеченность Богом, ибо Сам Господь говорит: «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю». Согласно Православному учению, скорби приближают человека к Богу. Св. Иоанн Златоустый говорит: «Кто здесь не имеет скорби, тот чужд и радости о Бозе». Вот почему Гончаров смотрит на Дормидона «с почтением».

Характерно, что писатель упоминает об Иове и в романе «Обрыв», где страдающая детская душа главного героя романа Райского переживает историю Иова, «всеми оставленного на куче навоза, страждущего» (1, гл. У1). Кроме того, опираясь на ветхозаветный рассказ о страданиях праведного Иова и о том, как отнеслись к нему ближайшие друзья, видя его как бы оставленного Богом, Гончаров пишет в «Обрыве» о всеми оставленной Вере: «Она – нищая в родном кругу. Ближние видели ее падшую, пришли и, отворачиваясь, накрыли одеждой из жалости, гордо думая про себя: «Ты не встанешь никогда, бедная, и не станешь с нами рядом, приими Христа ради наше прощение». Эти слова говорят о том, что романист глубоко вдумывался в судьбу библейского персонажа и делал из нее жизненно важные выводы. Тема страдания соединена у него с темой человеческого падения и столь различного отношения к грешнику людей, пусть и самых близких, и Бога. Ветхозаветная тема соединилась здесь с темой евангельской. Недаром в черновых вариантах к «Обрыву» бабушка говорит Вере: «Я скажу тебе о пощечине, не обесчестившей чистого человека,- и о падении, не помешавшем девушке остаться честной женщиной на всю жизнь. Люди злы и слепы, Бог мудр и милосерд – они не разбирают, а Он знает и строго весит наши дела и судит своим судом. Где люди засудили бы, там Бог освобождает…».

И, конечно, часто вспоминал Иова писатель, когда описывал свои собственные злострадания в «Необыкновенной истории». Внутренняя, скрытая от посторонних глаз жизнь Гончарова не была благополучной, ибо один из главных его мотивов - терпение, о котором он пишет не раз,- и, в частности, в «Необыкновенной истории», посвященной многолетней истории сложных отношений Гончарова со своим другом-врагом Тургеневым, который, по его мнению, использовал в своих романах «лучшие перлы» из ненапечатанного еще, но уже известного Тургеневу «Обрыва». Жизнь Гончарова, как показывает это малоизвестное исповедальное произведение, превратилась в страшный кошмар, выход из которого писатель искал в старости уже не в деятельности, не в общении с сильными мира сего или с друзьями, но прежде всего в Боге, в терпении посланных Им страданий.

«Обыкновенная история» обнажила «душевные язвы» Гончарова – «всеми оставленного, страждущего»: «Мешают, грозят со всех сторон, рвут из под рук и дают другим. Как не убить, не только всякую охоту писать, но и самого человека! И убили!» И все же главный мотив и тон «Обыкновенной истории» созвучен Книге Иова: «Я постараюсь «претерпеть до конца». Здесь Гончаров цитирует уже Евангелие от Матфея: «Претерпевый до конца, той спасется». Заметим, между прочим, что и о Дормидоне Гончаров говорил в высоком библейско-евангельском стиле: «Претерпел все людские скорби». Так неожиданно несколько случайных, на первый взгляд, упоминаний имени библейского страдальца Иова приоткрывают завесу внутренней жизни Гончарова, самой ее сердцевины, тщательно скрываемой даже от многих близких ему при жизни людей.

Сон Обломова встречается в первой части романа, которую можно было бы даже выделить как отдельное произведение. Сам автор относится к ней негативно, считая ее по сравнению с тремя последующими частями романа неудавшейся. Однако она очень важна хотя бы потому, что без нее невозможна была бы связь между произведениями, входящими в трилогию Гончарова: между «Обыкновенной историей», «Обломовым» и «Обрывом». Причем важно то, что связь эта в «Обломове» идет именно через модель идеальной жизни, Обломовку. Название это, как и фамилия Обломов, может иметь множество интерпретаций. Для нас интересно сходство этого названия со словом «обломок». Тут же возникают ассоциации: обособленный умиротворенный мирок Обломовки - «обломок патриархального Эдема». Тогда вспомним имена основных персонажей других романов трилогии, с этой точки зрения они совсем не случайны. Адуев в «Обыкновенной истории» и Райский в «Обрыве» - и вот уже нить между этими тремя произведениями. «Ад», «Эдем» и «Рай» - части одной истории. Теперь какой видит автор в идеале русскую жизнь, природу. В этом маленьком «патриархальном Эдеме», как и в истинном, все создано для блага человека, даже природа здесь блаженна: «Небо там. как родительская надежная кровля», будто бы божий дом над «раем» земным, и сам Бог защищает их от всех невзгод. «Солнце там светит ярко и жарко около полугода и потом удаляется оттуда не вдруг, а словно нехотя.», словно не хочет покинуть единственный оставшийся на земле «божественный» уголок. «Все сулит там спокойную, долговременную жизнь до седых волос и неземную, сну подобную смерть». Я думаю, что, не согреши Адам и Ева и останься в раю, и эти слова как нельзя лучше подошли бы, чтобы описать их жизненный путь.

Теперь, перейдя от «благословенной» природы к быту Обломовки, надо сказать, что автор настолько «сглаживает острые углы» русских патриархальных отношений, что жизнь обломовцев кажется нам просто сказкой. Все там что-то делают, но в то же время и не делают, и сама собой напрашивается мысль о сказочной «скатерти-самобранке», беспрестанно присутствующей на столе барского дома, и о колосьях, которые сказочным образом «сами собой» прорастают на крестьянских полях. Вот как описывает Гончаров крестьянский быт: «Счастливые люди жили, думая, что иначе и не должно и не может быть. У них, как и у всех людей, были и заботы, и слабости. но все это обходилось им дешево, без волнений крови». Вот вам и пример счастливой «райской» жизни, где все люди живут в мире и согласии благодаря «сказочной» помощи свыше. А жизнь в барском доме: «Их главной заботой была кухня и обед.», можно добавить еще сон. Да и засыпали-то они где попало, словно Адам и Ева в раю или персонажи сказки о спящей красавице.

«Ода, выбранная из Иова» принадлежит, бесспорно, к наиболее поэти­ческим созданиям Ломоносова. Еще в XVIII в. оно приобрело широкую популярность, а в XIX в. сделалось хрестоматийным. Между тем многие вопросы, связанные с этим стихотворением, далеки от разрешения. Прежде всего не ясны ни датировка, ни причины, побудившие Ломоносова создать это произведение. В связи с этим и сам авторский замысел остается невыясненным.

Современного читателя в оде более всего привлекают картины мощи природы. Комментаторы академического издания полагают, что образы из Книги Иова увлекли Ломоносова тем, что «давали случай набросать пером естествоиспытателя картину «стройного чина» вселенной, далекую от библейской». Мнение это следует принять во внимание, хотя, конечно, возникает естественный вопрос: почему для «картины», «далекой от библейской», потребовалось привлекать именно Библию? Напрашивается и другое истолкование: тема Иова, наеденная в русскую литературу протопопом Аввакумом, начинала традицию изображения «возмутив­шегося человека». «Ода, выбранная из Иова» и «Медный всадник» Пуш­кина как бы стоят на двух противоположных полюсах развития этой темы…

Обе интерпретации раскрывают определенные стороны ломоносовского текста. Однако следует различать смыслы, которые актуализируются по мере исторической жизни текста, и смыслы, непосредственно актуаль­ные для автора в момент написания произведения. И то, и другое входит в смысловую реальность текста, однако в разные моменты его истории получает различную значимость. Посмотрим на «Оду, выбранную из Иова» с точки зрения 1740 -1750-х гг. и подумаем, почему именно этот библейский текст привлек внимание Ломоносова. Эпоха Ренессанса и последовавший век барокко расшатали средне­вековые устои сознания. Однако неожиданным побочным продуктом вольнодумства явился рост влияния предрассудков на самые просвещен­ные умы и бурное развитие культа дьявола. В средние века не только народное воображение создавало образ простоватого и часто одура­ченного дьявола, но и ученые богословы, опасаясь манихейства, не были склонны преувеличивать мощь царя преисподней. Вера в колдовство преследовалась как пережиток язычества. Еще Дионисий Ареопагит утверждал, что «нет ничего в мире, что бы не было совершенно в своем роде; ибо вся добра зело - говорит небесная истина (Быт. 1, 31)». И Августин, и Фома Аквинат исходили из идеи небытия зла, из представ­ления о зле как отсутствии бытия добра. В такой системе Сатана мог получить лишь подчиненную роль косвенного (по контрасту) служителя Высшего Блага.

Начиная с Данте, образ Сатаны становится все более грозным, вели­чественным и, что особенно важно, самостоятельным по отношению к божественной воле.

Между страхом перед мощью Сатаны, ужасом загробных мук и попытками победить силы ада с помощью костра и процессов ведьм была прямая связь. В 1232 г. папа Григорий IX в специальной булле дал подробное описание шабаша. Страх, внушаемый ведьмами, демонами и их владыкой сатаной, рос параллельно с успехами просвещения, техники, искусств. Дьявол издавна считался «тысячеискусником», умельцем на все руки, ему приписывали и ученость, и необъятную память, которой он может одарить своих подданных, и обладание ключами от всех замков и тайнами всех ремесел. По словам Лютера, «дьявол, хотя и не доктор и не защищал диссертации, но он весьма учен и имеет большой опыт; он практиковался и упражнялся в своем искусстве и занимается своим ремеслом уже скоро шесть тысяч лет». Расширение светской сферы жизни воспринималось в самых различных общественных кругах как рост мощи «князя мира сего», чья статуя появилась на западном портале Страсбургского собора.

Новая эпоха была символически отмечена двумя датами: в 1274 г. скончался Фома Аквинат, в 1275 г. в Европе сожгли первую ведьму. Однако подлинный взрыв «дьяволиады» произошел позже - в XV-XVII вв. Вера в мощь сатаны захватила и гуманистов, и католические, и про­тестантские круги. Между 1575 и 1625 гг. она приобретает характер общеевропейской истерической эпидемии, прямым результатом которой были процессы ведьм, законы о чистоте крови и расистские преследования в Испании, антисемитские погромы в Германии, кровавые истребления «язычников» в Мексике. Дьявол преследует воображение Лютера, утверждавшего в 1525 г.: «Мы все узники дьявола, который наш князь и бог» («Послание касательно книжки против крестьян»). «Телом и доб­ром своим мы порабощены дьяволу. Хлеб, что мы едим, питье, что мы пьем, одежда, которой мы пользуемся, более того, воздух, которым мы дышим, и все, что принадлежит до нашей плотской жизни, - всё его царство»

Ж. Делюмо отмечает, что огромную роль в демонологической истерии сыграла печать, которая доводила фантастические идеи богословов до читателя в масштабах, совершенно невозможных в средние века. Так, по его подсчетам, в XVI в. «Молот ведьм» Инститориса и Шпренгера разошелся тиражом в 50 000 экз., а 33-томный «Театр дьяволов» - своеобразная энциклопедия сатанизма - в 231 600 экз. К этому надо прибавить не поддающееся учету число народных книжек - массовой культуры той эпохи, в которых и ренессансная культура (Фауст), и ренессансная политика (Дракул) трактовались как порождения союза с дьяволом. Новая эпоха расковала силы человеческой активности, но она расковала и страх.

В такой обстановке протекала эпидемия охоты за ведьмами, охватившая без различия и католические, и протестантские страны Запада. «Шпренгер и Инститорис в XV столетии хвастались еще тем, что за пять лет сожгли в Германии целых 48 ведьм. В XVII столетии во многих небольших немец­ких территориях пять десятков ведьм нередко отправляли на костер уже за один раз». Расцвет культуры - век Рубенса, Рембрандта, Веласкеса, Пуссена, Буало, Мольера, Расина, Джордано Бруно, Декарта, Лейбница был одновременно веком, когда под напором фанатизма и атмосферы страха чудовищные казни сделались бытовым явлением, а юридические гарантии прав обвиняемых в колдовстве и ведовстве были фактически сведены на нет и спустились до уровня, по сравнению с которым самое темное средневековье представляется золотым веком. Была введена специальная судебная процедура, фактически отменявшая все ограни­чения на применение пыток. Подозрение превратилось в обвинение, а обвинение автоматически означало приговор. Защитники обвиненных объявлялись их сообщниками, свидетели послушно повторяли то, что им внушили обвинители. Однако самое примечательное то, что в атмосфере невротического страха такой порядок стал казаться естественным не только фанатическим доминиканцам, но и светочам эпохи - гуманистам. Даже Бэкон разделял веру в злокозненное могущество ведьм.

Особенный размах процессы ведьм получили в Германии. Двести страниц убористого шрифта в восьмом томе «Истории немецкого народа» И. Янссена дают на этот счет потрясающий материал. Ограничимся лишь одним примером: известный юрист XVII в., цвет гер­манской криминалистики, образованный Бенедикт Карпцов не только утвердил за свою жизнь 20 000 смертных приговоров ведьмам и колдунам, но и научно обосновал необходимость применения пыток в этих процессах. «Карпцов был человеком строгого лютеранского духа. Он тридцать пять раз перечел всю Библию от доски до доски и ежемесячно бывал у причастия». Однако как только речь заходила о ведьме или колдуне, он превращался из ученого юриста в яростного инквизитора. И это не было его личной особенностью.

Таков был идейный климат Европы в момент, когда на сцену выступили первые деятели Просвещения. Просветители XVIII в. и их передовой отряд - рационалисты XVII в. писали на своих знаменах слова борьбы с «темным средневековьем». Этот лозунг имел отчасти тактический характер, отчасти же отражал возникающую историческую аберрацию: Ренессанс был явлением исключительно сложным, и это стало очевидно в эпоху барокко. Одними своими сторонами он подготавливал «век разума», другими вызвал к жизни бурные волны иррационализма и страха. Готовясь к своему торжеству. Разум часто надевал маску Мефис­тофеля. Ж. Делюмо с основанием отмечал, что «рождение нового времени в Западной Европе сопровождалось невероятным страхом перед дья­волом». Прошли времена, когда церковь боролась с верой в колдов­ство, - теперь сомнение в существовании ведьм и их злокозненной деятельности стало столь же опасным, как и сомнение в бытии бога.

Для рационалистов XVII в. и просветителей XVIII в. именно дьявол и вера в его могущество становились врагами первой степени. Бог - перводвигатель и первопричина - легко подвергался деистической интерпретации и вписывался не только в мир Декарта, но и в космогонию Ньютона и Вольтера. Иное дело дьявол. От веры в него пахло кострами, вспоминались инквизиция, фанатизм, суеверия, религиозная нетерпимость - всё, что вызывало непримиримую ненависть воинов Разума.

Ситуация эта была прекрасно, и не только по книгам, известна Ломоносову. Деятельность Карпцова протекала в Саксонии, и Ломоносов, приехавший в саксонский город Фрейберг для учения, конечно, слышал о тысячах костров, еще недавно пылавших в этом королевстве. Саксония, однако, не была ни исключением, ни центром охоты на ведьм, и, странствуя по Германии, Ломоносов не мог не слышать отзвуков настроений, сотря­савших всю Европу несколько десятков лет перед этим, тем более что процессы ведьм продолжались в Германии и во время его пребывания там.

Дело в том, что по мере развития «культа сатаны» в XV-XVII вв. Книга Иова стала подвергаться специфической и неожиданной для нынешнего читателя интерпретации. В Библии, в частности в Ветхом завете, искали подтверждений демонологическим увлечениям времени. Найти их было нелегко, так как невротический сатанизм совершенно чужд Священному писанию. Тогда, в соответствии с традицией аллего­рического истолкования Библии, начались поиски образов, которые можно было бы принять за метафоры дьявола. Иногда в этой функции выступал Голиаф. Однако наиболее часто использовалась Книга Иова. В упоми­наемых там Левиафане и Бегемоте видели аллегорическое описание дьявола или собственные имена его демонов-служителей. Показательно, что в Книге Иова действительно упоминается дьявол, но образ этот был слишком бледен, и его затмили красочные фигуры Бегемота и Левиафана. Инститорис и Шпренгер в «Молоте ведьм», проявив особый интерес к Книге Иова, утверждали: «Иов пострадал исключительно от дьявола без посредства колдуна или ведьмы. Ведь в то время ведьм еще не было». Здесь характерно утверждение, что ведьмы - совсем не исконное, вечное зло, а порождение новых, присущих именно данной эпохе, ухищрений дьявола.

Итак, образная система «Оды, выбранной из Иова» обращена к запад­ной идеологической ситуации. Однако есть все основания утверждать, что это не снижало, а повышало ее актуальность с точки зрения внутрирусских проблем середины XVIII в. Вместе с усилением культурных связей с Западом и проникновением в Россию веяний барокко появились тревожные признаки того, что одновременно в Россию будет перенесена атмосфера страха и культурного невротизма, разрешившаяся на Западе кострами инквизиции. Угроза эта не была надуманной.

В начале XVIII в. в Москве началось следствие по делу Григория Талицкого, учившего, что Петр I - антихрист, и возвещавшего приход последних времен. Талицкий был подвергнут редкой и жесточайшей казни – копчению живым. Митрополит рязанский Стефан Яворский по распоряжению Петра опубликовал в 1703 г. обличительное сочинение против ереси Талицкого «Знамения пришествия антихристова и кончины века». Само написание книги было простым выполнением правительствен­ного заказа (отношения между Петром и Стефаном Яворским в этот период были не просто лояльные, но вполне дружественные).

Яворский не ограничился теоретическими рассуждениями, - он высту­пил в качестве вдохновителя и практического организатора процесса Дмитрия Тверитинова и, несмотря на противодействие государственных инстанций, добился редкого в России приговора: сообщник Тверитинова Фома был сожжен в Москве как еретик.

В деятельности Яворского отчетливо чувствовалось католическое влия­ние. Не случайно монах Спасо-Каменского монастыря Варлаам говорил о нем: «Доведется де этому митрополиту голову отсечь или в срубе сжечь, что служит по латынски». Однако огненная борьба с дьяволом, как мы видели, не менее активно владела умами протестантского мира. В 1689 г. в Москве по настоянию пасторов Немецкой слободы был сожжен Квирин Кульман. Через окно в Европу тянуло гарью.

При жизни Петра I «Камень веры» не мог быть напечатан. Однако в 1728 г. он был выпущен в свет неслыханным для той поры тиражом - 1 200 экз. Второе издание появилось в 1729-м, а уже в следующем, 1730 г. - третье. Кроме того, по рукам циркулировали списки этого огромного сочинения. Наконец, в 1749 г. в Москве вышло еще одно издание. Эта беспрецедентная в условиях XVIII в. пропаганда идей костра и религиоз­ной нетерпимости не могла не встревожить тех, кто стремился противо­поставить страху - разум, а фанатизму – терпимость. Можно пред­положить, что именно издание «Камня веры» 1749 г. явилось толчком, оформившим замысел «Оды, выбранной из Иова».

Западная культура XVII в. создала не только атмосферу страха и нетерпимости, но и борцов с этой атмосферой. Выступивший на идейную арену отряд рационалистов направил свой основной удар против веры в дьявола как властелина мира. Спиноза, Декарт, Лейбниц создают образ мира, основанного на разуме и добре. В этом мире есть место богу - математику и великому конструктору, но нет места дьяволу. Вольтер на следующем этапе развития общественной мысли мог сколько угодно смеяться над наивным оптимизмом таких построений, но в свое время они были единственным средством рассеять зловещую атмосферу страха и очистить закопченное кострами небо Европы. В этом смысле «Теодицея» Лейбница с подзаголовком «О том, что бог добр» наносила сильнейший удар атмосфере охоты за ведьмами. Вряд ли является случайным совпа­дением, что «Теодицея» Лейбница появилась в 1716 г., а в 1720-е в Пруссии последовало королевское распоряжение о прекращении всех судов над ведьмами (в католической Германии они еще продолжались).

«Ода, выбранная из Иова» - своеобразная теодицея. Она рисует мир, в котором, прежде всего, нет места сатане. Бегемот и Левиафан, которым предшествующая культурная традиция присвоила облики демонов, вновь, как и в Ветхом завете, предстают лишь диковинными животными, самой своей необычностью доказывающими мощь творческого разума бога. Но и бог оды - воплощенное светлое начало разума и закономерной творческой воли. Он учредитель законов природы, нарушить которые хотел бы ропщущий человек. Бог проявляет себя через законы природы и сам им подчиняется. Это вполне соответствовало принципу Ломоносова-ученого: «Minima miraculus adscribenda поп sunt» (Малейшего не должно приписывать чуду). Слово «чудо» сохраняется лишь для обозначения еще не познанных законов Природы, удивительных для человека, но внутренне вполне зако­номерных:

Коль многи смертным неизвестны

Творит натура чудеса.

В подчиненном естественным и математическим законам мире господ­ствует сформулированный Ломоносовым тезис: «Omnia quae in natura sunt, sunt mathematice certa et determinata» (Всё, что есть в природе, математически точно и детерминированно).

Идея мощи сатаны и даже самого его существования полностью исклю­чалась, так же как исключались и случайность, хаотичность и все непред­сказуемое.

«Оду, выбранную из Иова» нельзя рассматривать как изолированный акт, вне событий, составляющих ее историко-культурный контекст. Когда во второй половине 1750-х гг. в связи с полемикой вокруг «Гимна бороде» Ломоносова И.С. Барков писал:

Пронесся слух: хотят кого-то будто сжечь;

Но время то прошло, чтоб наше мясо печь, -

то слова эти звучали скорее надеждой, чем уверенностью. «Ода, выбранная из Иова» должна включаться, с одной стороны, в один ряд с научной антиклерикально-сатирической поэзией Ломоносова, а с другой - в ряд произведений, направленных против страха перед властью сил зла над миром. Общая установка борьбы с инквизиционным духом требовала замены атмосферы страха и веры в могущество зла убеждением в неколебимой силе разумного и доброго начала. Ренессансное сомнение в силе и благости Бога рикошетом возвысило Сатану, а трагическое мировосприятие барокко превратило его в подлинного «князя мира сего». Век разума необходимо было начать с оправдания добра, и Ломоносов заканчивает «Оду, выбранную из Иова» «теодицеей» - утверждением, что Бог «всё на пользу нашу строит».

Однако гарью тянуло и из лесов Сибири и русского Севера. Костры, сжигавшие ведьм в XVI – XVII вв., пылали по всей Европе – от Шотландии до Саксонии и от Испании до Швеции. Границы, разделявшие католическую и протестантскую Европу, для них не существовали. Однако граница, отделяющая Русскую землю от Запада, оказалась непроницаемой. Невротический страх перед ведьмами России был неизвестен, неизвестны были и инквизиционные их преследования. По эту сторону культурной границы пылали другие костры - костры самосожжений, гари старообрядцев.

Западный страх XVI - XVII вв. был предчувствием неотвратимости нового общественного порядка, который в массах народа осмыслялся как порядок сатанинский. Психология русского старообрядчества была другой: страха - спутника неуверенности и ожидания - не было. Было ясно, что конец света уже наступил, антихрист уже народился, времени уже не существует. Костер был попыткой обезумевшего от страха мира спасти себя, найдя то злокозненное меньшинство, которое причиняет ему гибель. Самосожжение - средство спасти себя от влияния и соблазна уже погибшего мира. Идеи были глубоко различны, но дымом от костров одинаково тянуло и с Запада, и с Востока.

Это придавало позиции Ломоносова и других русских рационалистов особую остроту: попытка трансляции в Россию западной барочной куль­турной ситуации, влекущей за собой угрозу появления русской инкви­зиции, сливалась перед судом Разума с «непросвещенными» гарями защитников старой веры. С точки зрения сознания, в основе которого лежала оппозиция: терпимость (просвещение) ® фанатизм (варвар­ство), разницы между костром, зажженным инквизитором, и гарью, организованною старообрядческим законоучителем, не было.

Поэтому Ломоносов отнюдь не только из тактических соображений в своих сатирах типа «Гимна бороде» не различал защитников синодаль­ного православия и старообрядчества. Это же позволило ему, отвечая Зубницкому или нанося удары Тресотину-Тредиаковскому, в центр поле­мики выдвинуть вопрос о старообрядческих гарях, казалось бы, никакого отношения к делу не имеющий («Что за дым по глухим деревням курится...»). Для Ломоносова это была та же линия, что и в «Оде, выбранной из Иова». Мощь Природы и насмешка Разума утверждали образ мира, в котором и дьявол, и его приспешники-фанатики - «нравом хуже беса» - бессильны «наше мясо печь».

Для того чтобы сокрушить барочное манихейство, необходима была «реабилитация добра». Создаваемый при этом простой и ясный мир («Natura est simplicissima» (Природа предельно проста), - писал Ломоносов будет потом осмеян Вольтером, а эпоха романтизма воскресит культ демонизма. Однако предварительно его следовало убить. Ломоносов был с теми, кто уводил человека из расшатанного, внушающего ужас мира, отданного на произвол демонического безумия, в мир разумный и простой. Это давалось ценой упрощений, но только эти упрощения были способны освободить человека из-под власти Страха и его порождений: нетерпимости, фанатизма и жестокости. Дверь в век Просвещения была открыта.

Теодицея – религиозно-философское учение, которое согласовывает существование зла в мире с идеей всемогущества и благости Бога.

МИРОВАЯ ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА

БИБЛИЯ И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX ВЕКА

Беседа вторая

Вторая половина XIX века ознаменовалась творчеством многих великих русских писателей. Охватить их всех в одной лекции нам не удастся. Я хотел бы остановиться сегодня на трех основных именах в литературе этого периода: на Федоре Достоевском, Льве Толстом и Владимире Соловьеве.

Многие люди недооценивают его религиозных исканий. Они, несомненно, глубоко искренни, мучительны, но то, что человек, почти в течение тридцати лет считавший себя проповедником Евангелия, оказался в конфликте с христианством, даже отлученным от Церкви, показывает, что Толстой был очень сложной фигурой, трагической и дисгармонической. Он, воспевший такие мощные гармоничные характеры, сам был человеком, страдавшим от глубинного душевного кризиса.

Те из вас, кто хоть немного знаком с его биографией, должны вспомнить тот ужас, который он переживал в Арзамасе. Это был ужас смерти, и даже хуже, чем ужас смерти. Сначала, когда он обращался к Священному Писанию, его, как и Достоевского, пленяла эпическая сила Библии. Он писал, в частности, в своей статье ╚Яснополянская школа╩, что для детей читать Священное Писание - дело святое, потому что это книга детства человечества. Поскольку статья эта малоизвестна, несколько строк я вам приведу. ╚Мне кажется, - пишет он, - что книга детства рода человеческого всегда будет лучшей книгой детства всякого человека, заменить эту книгу, мне кажется, невозможно, изменять и сокращать, как это делают в учебниках Зоннтага и прочее, мне кажется вредным. Все, каждое слово в ней мне кажется справедливым, как откровение, справедливым, как художество. Прочтите по Библии о сотворении мира и по краткой Священной истории, и переделка Библии в Священной истории вам представится совершенно непонятной. По Священной истории нельзя иначе, когда учишь наизусть, по Библии ребенку представляется живая величественная картина, которой он никогда не забудет╩. Интересная мысль, хотя во все века люди все-таки старались перелагать Библию, в частности, для детей.

Толстой погружается в Ветхий Завет, даже изучает древнееврейский язык, чтобы читать его в подлиннике, потом все это бросает. Он обращается только к Новому Завету. Ветхий Завет для него, оказывается, просто одна из древних религий. Но и в Новом Завете его многое не удовлетворяет. Апостол Павел и его Послания кажутся ему церковным извращением истины, и он приходит к четырем Евангелиям. Но и здесь, оказывается, ему все не то, и он идет как бы на конус, уменьшая и уменьшая все то ценное, что есть в Библии. Сначала Он выбрасывает из Евангелия все чудесное, сверхъестественное, а затем - не только это, но и высшее богословское понятие: ╚В начале было Слово╩, Слово как божественный космический Разум. Толстой говорил: ╚В начале было разумение╩. Славой Христовой, то есть отражением вечности и личности Христа, для него было Учение Христа.

Почему произошло так, что он странным образом искажал евангельский текст? Причина одна. Еще в молодые годы он записал в своем дневнике: ╚У меня есть цель, важнейшая цель, которой я готов отдать всю свою жизнь: создать новую религию, которая бы имела практический характер и обещала бы добро здесь, на земле╩. И Евангелие оказалось для него всего лишь подтверждением его собственной религиозной концепции. В чем она заключалась?

Безусловно, существует некая таинственная высшая сила. Едва ли она может считаться личной: скорее всего, она безличная, потому что личность - это нечто ограниченное. Заметьте, Толстой, создавший великолепные образы человека, бывший сам ярчайшей личностью в мировом масштабе, был принципиальным имперсоналистом, то есть не признавал ценности личности. Отсюда и его представления о ничтожной роли личности в истории вы помните, как все это отразилось в ╚Войне и мире╩. Так вот, по Толстому, это некое высшее начало, которое каким-то непонятным образом побуждает человека быть добрым.

╚Верю ли я в Бога? - писал Толстой в 1900 году. - Не знаю, но я верю в то, что надо быть добрым и это есть высшая воля╩. ╚Добро по отношению к людям - заповедь всех верований с древнейших времен╩, - писал он. Разумеется, в чем-то он был прав. Но это же есть не только в христианстве, но и в буддизме, и вообще всюду.

По Толстому, Христос проповедовал разумную здравую жизнь: разумно быть добрым по отношению к людям, разумно отбросить груз цивилизации, которая угнетает человека, разумно трудиться своими руками. ╚Христос учит нас, - пишет он, - не делать глупостей╩. Вот эта фраза Толстого (я не говорю, что она такая примитивная, нет) показывает ясно, что он хотел сказать, что только здравый смысл - вот что является основанием Евангелия. Вот эта фраза в книге ╚В чем моя вера?╩, что Христос учил не делать глупостей, - это радикально отличается от Евангелия. Совсем не в этом его суть. Христос приходит к нам, чтобы открыть Свое сердце, а через него - весь мир, чтобы открыть личностную тайну Божества, которая отражается в бесконечной ценной личности каждого из нас. Именно поэтому все время говорится во всех Евангелиях: Он пришел, чтобы спасти каждого, дабы всякий верующий в Него имел жизнь вечную. Не какое-то коллективное человечество, не какая-то безликая масса, а каждый. ╚Я стою у двери и стучу╩, - говорит Христос. Он стоит у двери сердца каждого человека! Этот глубочайший персонализм Евангелия был чужд умственному миру Толстого (хотя как художник он его изображал).

И вот Толстой пишет свое Евангелие. Многие из вас, может быть, впервые и познакомились с Евангелием через толстовское переложение. Вы должны помнить, что это, во-первых, парафраз, то есть совершенно свободное изложение. Во-вторых, парафраз, сознательно искажающий смысл в духе учения Толстого. В-третьих, это не Евангелие, а это фрагменты Евангелия, скомпанованные в некий связный текст, из которого изгнаны почти все моменты, обрисовывающие личность Иисуса Христа. Там присутствует только учение. Недаром Максим Горький после встречи с Толстым писал, что о Будде он говорит возвышенно, а о Христе как-то сентиментально, видно было, что он не любит Его, хотя, может, и восхищается. И это можно проверить, если посмотреть некупированные издания философских произведений Толстого: о Спасителе он говорит там часто грубо, вульгарно, даже кощунственно. Так он не сказал бы о дорогом существе, например, о родной матери.

Свое Евангелие Толстой пытался представить как истинное христианство. Между тем это была религия более близкая к стоицизму или конфуцианству. Она связана с философской традицией от Лао-цзы до Жан Жака Руссо, портрет которого Толстой носил на шее вместо креста с юных лет. Руссо был убежден, что все зло от цивилизации, он думал, что дикарь был лучше нас. Жизнь показала, что и цивилизованный дикарь и нецивилизованный - равны друг другу: человек всегда есть человек. Дело не в цивилизации, мы напрасно корим ее. Виновен человек. В тех трагедиях, экологических, скажем, которые сегодня мучают весь мир, повинен только он. Если бы люди относились иначе к природе и друг к другу, и к земле, то техника не была бы столь человекоубийственной.

Толстой видел трудности и в семейной жизни и так же, как с цивилизацией, он поступил с ней сурово. Фактически он отрицал любовь, брак, пол - он, человек, который до седых волос мог с упоением писать о любви и страсти. Вспомните ╚Воскресение╩. Местами занудно - дидактическая книга, но страницы любви Нехлюдова написаны так, что нельзя даже представить себе, что это писал старик, - их словно бы писал юноша!

Конечно, у вас теперь вопрос: был ли прав Синод, отлучив его? Все-таки был прав. Во-первых, надо сразу сказать, что вот эти сентиментальные истории о том, как анафематствовали Толстого, или как некий дьякон должен был провозгласить ему анафему, а вместо этого вскричал: ╚Многая лета╩ - досужие домыслы. Просто был обнародован весьма краткий и, в сущности, сдержанный в выражениях текст Определения Синода, в котором говорилось, что Лев Толстой, всемирно известный писатель, учит некой религии, которую он выдает за христианство, и при этом ведет яростные нападки на Церковь. Кстати, он, сторонник непротивления и любви, был крайне груб и несдержан, даже ожесточен, я бы сказал, переходил все границы. В определении сказано, что этот человек считается находящимся вне Церкви, что было правдой. Сам Толстой в своей брошюре ╚Ответ Синоду╩ писал: да, совершенно справедливо, что я отпал от Церкви, которая считает себя православной. Это была констатация факта. Никому в голову не приходило отлучать от церкви нехристиан, скажем, буддистов, живших в России, или мусульман, которых было очень много. Потому что они были не христиане. Толстой же утверждал, что он исповедует христианство, и Синод должен был во всеуслышание сказать, что его христианство не совпадает с христианством Евангелия и Церкви.

Хотя Толстой говорил, что в Евангелии мистическая сторона наносная и является искажением, мы должны помнить, что эта сторона была главной в Церкви еще до того, как были написаны Евангелия. Никаких напластований! Сначала открылась тайна Христа, потрясшая всех. Не учение! Рассуждений на тему морали было много у самых разных философов и мудрецов - иудейских, греческих, римских, каких хотите. Тайна Христа была совсем в ином - через Него вечность заговорила с человеком. И уж потом люди стали записывать Его нравственные поучения. Здесь дистанция огромная.

И все же мы можем сказать, что Толстой был прав в чем-то, потому что он обратил внимание христианского общества на пренебрежение какими-то важными элементами учения Христа. Он обратил внимание на равнодушие публики. Вскоре после его смерти выдающийся богослов С. Н. Булгаков писал, что Толстой проповедовал в эпоху духовного кризиса и был призван всколыхнуть совесть общества. Поэтому, несмотря на искажения, которым подверглась Библия в его учении, серьезный подход Толстого к Евангелию вызывает не только уважение, но и заслуживает того, чтобы учиться у него.

Они много спорили с Владимиром Соловьевым, молодым тогда философом. Один из очевидцев рассказывает, как спорили Соловьев и Толстой. Обычно Толстой в спорах побеждал, но тут коса нашла на камень. Соловьев, закованный в броню философской диалектики, так наступал на Льва Николаевича, что всем стало как-то неловко, ибо Толстой впервые не торжествовал и был вынужден сдаться. Правда, не признал себя побежденным, но всем было видно, что он не знает, что возразить.

Для Владимира Соловьева , который родился позже Толстого, а умер раньше (1853-1900), Священное Писание было основой всего его бесконечно разнообразного творчества - поэтического, философского, богословского, публицистического.

Я думаю, что многие из вас теперь уже слышали о Владимире Соловьеве, иные читали его произведения, но я хотел бы обратить ваше внимание на несколько строк, которые вообще не были у нас никогда опубликованы. Владимир Соловьев говорил так: вера моя в Богочеловеческий характер Писания значительно выиграла в сознательности и отчетливости благодаря знакомству с новейшею критикою, преимущественно отрицательной школы. То есть он сказал, что научная критика Библии его не только не смутила, но и помогла ему глубже подойти к Писанию.

Соловьев после Хомякова был одним из первых, кто главный христианский догмат о Богочеловечестве приложил к Библии. Во Христе, подлинном Человеке, живет подлинный Бог. Так и в Писании - автор сохраняет свои человеческие особенности, хотя на него действует Дух Божий. ╚Как в живом Логосе, - пишет Соловьев, - Божество нераздельно-неслиянно соединено с человечеством, так нераздельно и неслиянно соединены божественные и человеческие стихии в писаном Слове Божием. И как во Христе человеческая природа представляется не одной только внешностью, так и в Священном Писании элемент человеческий состоит не только из внешнего материала, языка, письмен, а распространяется на все содержание, обнимая самую душу и разум Писания╩.

Владимир Соловьев написал своеобразное толкование на Ветхий и Новый Завет. Это книга ╚История и будущность теократии╩. Толковал он по оригиналу. Греческий язык он хорошо знал с юности, был переводчиком Платона, но он изучил также древнееврейский язык и все цитаты из Библии приводил в собственном переводе с подлинника.

Соловьев рассматривал библейскую историю как историю утверждения божественных принципов не только в душах человеческих, не только в личной жизни, а и в обществе. Теократия означает боговластие как высший идеал, чтобы в общество проникала священная идея солидарности, братства, духовности, ибо без духовности общество будет деградировать.

Библия навеяла Соловьеву целый ряд стихотворений и частично ╚Повесть об Антихристе╩. Умирая накануне XX столетия, предчувствуя, подобно пророку, грядущие катастрофы, которые ожидали наш тревожный век, он в книге ╚Три разговора╩ создал ╚Повесть об Антихристе╩, своеобразную антиутопию, где вселенский диктатор готов сохранить и христианство, но только чисто внешнее, без Христа. Памятники, иконы, искусство, научные, богословские мнения, но - без Христа. Все реалии этого повествования взяты из Апокалипсиса апостола Иоанна. Так завершилось творчество Соловьева через отражение Библии.

Если взять поэзию Соловьева, то есть два стихотворения, на которые я хотел бы в заключение обратить ваше внимание. Одно стихотворение называется ╚Кумир Небукаднецара╩. (Он как филолог произносил имя Навуходоносора как Небукаднецар. Так правильно - так его в древности называли. Навуходоносор - это грецизированная форма имени). Согласно библейскому сказанию, Навуходоносор (он жил в VI веке до нашей эры) сделал реформу богослужения, чтоб все видели идола и падали перед ним ниц. Но Библия, рассказывая о поклонении этому истукану, отнюдь не останавливается на каких-то исторических реалиях. Было много всяких событий, религиозных реформ, но Соловьеву важно было, что это символ мятежа человека против неба.

Он был велик, тяжел и страшен,

С лица как бык, спиной - дракон,

Над грудой жертвенною брашен

Кадильным дымом окружен.

И перед идолом на троне,

Держа в руке священный шар,

И в семиярусной короне

Явился Небукаднецар.

Он говорил: ╚Мои народы!

Я царь царей, я Бог земной.

Везде топтал я стяг свободы,

Земля умолкла предо мной.

Но видел я, что дерзновенно

Другим молитесь вы богам,

Забыв, что только Бог Вселенной

Мог дать богов своим рабам.

Теперь вам Бог дается новый!

Его святил мой царский меч,

А для ослушников готовы

Кресты и пламенная печь╩.

И по равнине диким стоном

Пронесся клич: ╚Ты Бог богов!╩

Сливаясь с мусикийским звоном

И с гласом трепетных жрецов.

В сей день безумья и позора

Я крепко к Господу воззвал,

И громче мерзостного хора

И от высот Нахараима

Дохнуло бурною зимой,

Как пламя жертвенника, зрима,

Твердь расступилась надо мной.

И белоснежные метели,

Мешаясь с градом и дождем,

Корою льдистою одели

Равнину Дурскую кругом.

Он пал в падении великом

И опрокинутый лежал,

А от него в смятенье диком

Народ испуганный бежал...

Где жил вчера владыка мира,

Я нынче видел пастухов:

Они творца того кумира

Пасли среди его скотов.

Восстание против тирании, против культов ≈ для Соловьева это была очень важная тема. Она отразилась в стихотворении, которым я завершу нашу сегодняшнюю встречу. Соловьев видел в Библии соединение Востока и Запада. Восток - это, с одной стороны, жестокая деспотия, а с другой - свет Вифлеемской звезды, звезды Христовой. Запад - это активность человека, мужество, гражданство, демократия, свобода. Они столкнулись за пять веков до нашей эры, когда войска иранского деспота Ксеркса вторглись на Балканы, пытаясь подчинить демократические Афины. Огромные армии наемников двинулись и встретили оборону у Фермопильского ущелья. Всего триста человек с царем Леонидом во главе отразили огромную армию в узком горном проходе.

Для Соловьева это старинное историческое событие стало образом того, как свобода, гражданственность, мужество и демократия противостоят тирании и азиатской деспотии. Стихотворение называется ╚Ех oriente "ux╩ (╚Свет с Востока╩).

╚С Востока свет, с Востока силы!╩

И, к вседержительству готов,

Ирана царь под Фермопилы

Нагнал стада своих рабов.

Но не напрасно Прометея

Небесный дар Элладе дан.

Толпы рабов бегут, бледнея,

Пред горстью доблестных граждан.

И кто ж от Инда и до Ганга

Стезею славною прошел?

То македонская фаланга,

То Рима царственный орел.

И силой разума и права -

Всечеловеческих начал -

Воздвиглась Запада держава,

И миру Рим единство дал.

Чего ж еще недоставало?

Зачем весь спор опять в крови?

Душа Вселенной тосковала

О духе веры и любви!

И слово вещее - не ложно,

И свет с Востока засиял,

И то, что было невозможно,

Он возвестил и обещал.

(Имеется в виду свет Вифлеемской звезды - А. М.)

И разливаяся широко,

Исполнен знамений и сил,

Тот свет, исшедший от Востока,

С Востоком Запад примирил.

О Русь! в предвиденье высоком

Ты мыслью гордой занята,

Каким ты хочешь быть Востоком:

Востоком Ксеркса иль Христа?

Этот вопрос для Соловьева был очень важным, потому что он считал, что библейская история не кончена, что борьба света и тьмы продолжается, что в истории народов сталкиваются не только экономические интересы, не только политические страсти, а подлинные духовные полярности. Поэтому так важно, чтобы отдельные люди и духовные движения, и целые народы принимали участие в становлении духа, в его борьбе против порабощения, косности, безразличности, бездуховности, смерти, черноты во всей жизни. Чтобы Дух шел как борец!

Ветхозаветная книга иова в творчестве ф. м. достоевского

На правах рукописи

Ионина Марина Анатольевна

ВЕТХОЗАВЕТНАЯ КНИГА ИОВА

В ТВОРЧЕСТВЕ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Томск – 2007

Работа выполнена на кафедре русского языка и литературы Института языковой коммуникации ГОУ ВПО «Томский политехнический университет».

Научный руководитель : доктор филологических наук, профессор Новикова Елена Георгиевна

Официальные оппоненты : доктор филологических наук, профессор Меднис Нина Елисеевна кандидат филологических наук, доцент Семыкина Роза Николаевна

Ведущая организация : ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет»

Защита диссертации состоится «14» февраля 2007 г. в ч. на заседании диссертационного совета Д 212.267.05 по присуждению ученой степени доктора филологических наук при ГОУ ВПО «Томский государственный университет» по адресу: 634050, г. Томск, пр. Ленина, 36.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Томского государственного университета.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, профессор Л.А. Захарова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В последние десятилетия общий ход развития русской культуры и литературы отмечен особо возросшим интересом к духовно-нравственной проблематике. Одним из приоритетных направлений современного литературоведения является изучение русской литературы в религиозном и религиозно-философском аспектах. Особое внимание здесь уделяется литературе XIX в., которая вне христианства не может быть осмыслена адекватно.

Исследование этой проблемы ведется уже достаточно давно. Существенный вклад в ее изучение внесла русская религиозно-философская эстетика конца XIX – первой половины XX вв. Однако, в силу сложившихся исторических причин, работа в этом направлении была продолжена российским литературоведением только на рубеже XX – XXI вв.

Творчество Ф.М. Достоевского, рассматриваемое в религиознофилософском аспекте, находится в центре внимания таких современных исследователей, как Н.Т. Ашимбаева, В.В. Борисова, Н.Ф. Буданова, В.Е. Ветловская, А.П. Власкин, А.Г. Гачева, М.М. Дунаев, В.В. Дудкин, Г.Г. Ермилова, И.А. Есаулов, В.Н. Захаров, В.В. Иванов, К.Г. Исупов, Т.А. Касаткина, И. Кириллова, В.А. Котельников, А.Б. Криницын, А.Е. Кунильский, Н.Г. Михновец, Е.Г. Новикова, Н.М. Перлина, О. В. Пичугина, С. Сальвестрони, Л.И. Сараскина, Н.Н. Соломина-Минихен, К.А. Степанян, В. Н. Сузи, С.В. Сызранов, Б. Н. Тарасов, Б.Н. Тихомиров, Г.К. Щенников, О.Ю. Юрьева, И. Д. Якубович и др.

Постановка проблемы. До последнего времени большинство исследований было сосредоточено на изучении русской литературы в контексте книг Нового Завета, прежде всего, Евангелий. Традиции Ветхого Завета в русской литературе – тема, менее изученная, несмотря на то, что русские писатели XVIII – XIX вв. активно обращались в своем творчестве к Ветхому Завету. Однако эта проблема только сейчас становится по-настоящему актуальной.

В своих исследованиях И.Д. Якубович принципиально подчеркивает, что проведенный анализ поэтики Достоевского позволяет говорить о присутствии в его творчестве традиций Ветхого Завета. «Хотя у Достоевского нет произведений прямо на библейские сюжеты Ветхого Завета, религиозная образность его является для писателя эстетической формой, что связано с мировой культурной традицией»1.

Одной из известных и принципиально значимых для творчества Достоевского является Книга Иова – каноническая книга Ветхого Завета, входящая в состав Учительных книг, один из самых первых шедевров философской поэзии древних иудеев. Она издавна привлекала и привлекает Jakubovich I.D. Поэтика ветхозаветных цитат и аллюзий в творчестве Достоевского: бытование и контекст // XII Symposium International Dostoievski. – Geneve. 2004. – С. 152.

внимание многих философов, библеистов, литературоведов, художников и поэтов разных времен и народов.

Немалый исследовательский интерес представляет вопрос происхождения и исторической достоверности книги. Внимание исследователей привлекают также содержание и композиция ветхозаветной книги. Интерес к ней был проявлен уже в святоотеческих комментариях св. Григория Великого, блж. Августина, прп. Ефрема Сирина, свт. Иоанна Златоуста.

Поставленная в библейской книге проблема теодицеи является одним из актуальных вопросов духовного сознания человечества на протяжении всей истории. В эпоху последних столетий, в особенности в XIX-XX вв., Книга Иова подвергалась различной трактовке. Существует целый ряд исследований, посвященных изучению Книги Иова как с литературоведческой, так и с философско-религиозной точек зрения. Это работы таких мыслителей и ученых, как С. Кьеркегор, Лев Шестов, С.С. Аверинцев, А.М. Бухарев, Н.А. Елеонский, А.В. Петровский, М.И. Рижский, Д.В. Щедровицкий, С. Террьен, А. Мацейна, П. Дюмулен и др.

Ю.М. Лотман в статье «Об «Оде, выбранной из Иова» Ломоносова» принципиально поставил вопрос о бытовании Книги Иова в русской культуре и литературе.

В последнее время тема библейского Иова стала актуальной и в достоевсковедении. Прежде всего, это работы И.Д. Якубович, Л.А. Левиной, Н. Ефимовой, Н.В. Балашова, Т.А. Касаткиной, А.Н. Хоц. Однако в современной науке о писателе признано, что, тема Иова сейчас пока «скорее констатирована, нежели исследована»3.

Таким образом, актуальность исследования обусловлена глубоким интересом современной науки к духовным основам культуры в аспекте рецепции книг Священного Писания.

Для современной культуры характерен глубокий интерес к изначальным ее истокам. Поэтому обращение к Ветхому Завету, к традициям Ветхого Завета в русской культуре и литературе отвечает сущностным запросам культуры начала XXI в.

Характер бытования Книги Иова в творчестве Достоевского восходит, прежде всего, к религиозно-философской проблематике теодицеи. Вопрос существования Бога, которым писатель «мучился сознательно и бессознательно всю [свою] жизнь»4 (291; 117), Его присутствие в мире, являются Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3-х т. – Таллинн, 1992. – Т. 2. – С. 266–278.

Ермилова. Г.Г. Достоевский: Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / Сост. Г.К. Щенников, А.А. Алексеев; науч. ред. Г.К. Щенников; ЧелГУ. – Челябинск: Металл, 1997. – С. 90.

Все тексты Достоевского цитируются по изд.: Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти томах. – Л.: Наука, 1072–1990. При цитатах в скобках арабскими цифрами через точку с запятой указываются том и страница, для томов 28–30 – также номер полутома. Текст Достоевского дается курсивом, выделение в цитатах, принадлежащие автору диссертации, – полужирным шрифтом.

ключевыми моментами идейно-художественной специфики романов писателя, также обусловившими их актуальность и современность.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней 1) впервые предпринята попытка фронтального изучения бытования Книги Иова в творчестве Достоевского;

2) систематизирован материал всех известных на настоящий момент обращений писателя к ветхозаветной книге;

3) прослежена динамика бытования библейской книги в творчестве писателя;

4) выявлены новые фрагменты обращений Достоевского к Книге Иова.

Предметом диссертационной работы является рецепция ветхозаветной Книги Иова в творчестве Достоевского.

Материалом исследования стало творческое наследие Достоевского, в частности, те произведения писателя, в которых фиксируется наличие мотивов, образов, идей библейской Книги Иова.

Текстологически Достоевский обращается к Книге Иова в романах «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы». Упоминания библейской книги имеют место в записной тетради к «Дневнику писателя» 1875 – гг. и в письме к А.Г. Достоевской от 10 (22) июня 1875 г. Генетически мотивы ветхозаветной книги присутствуют в «Записках из Мертвого дома» и в романе «Преступление и наказание». Анализ произведений построен на работе с черновым и беловым вариантами текста.

Целью работы является фронтальное изучение бытования ветхозаветной Книги Иова в творчестве Ф.М. Достоевского.

Поставленная цель определила круг исследовательских задач:

1) собрать и рассмотреть все фрагменты бытования Книги Иова в авторском тексте;

2) исследовать существовавшие на тот период времени варианты переводов библейской книги на русский язык и выявить перевод, наиболее актуальный для Достоевского на этапе его работы над романами 1870х гг.;

3) установить характер бытования Книги Иова в творчестве писателя 1860-х – 1870-х гг.;

4) рассмотреть принципы бытования библейской книги в материалах романа «Подросток»;

5) исследовать специфику бытования Книги Иова в романе «Братья Карамазовы».

Методологическая основа исследования определяется культурноисторическим и историко-литературным подходами, разработанными в трудах М.М. Бахтина, С.С. Аверинцева, В.Н. Топорова. Предмет и задачи исследования потребовали обращения к трудам Ю.М. Лотмана, Н.О. Лосского, Г. Флоровского, Р. Лаут, П. Дюмулена и др.

Положения, выносимые на защиту .

1. Книга Иова – одна из книг Ветхого Завета, которая оказала существенное влияние на проблематику и поэтику творчества Достоевского.

2. Первые реминисценции из библейской книги появляются в «Записках из Мертвого дома» и в романе «Преступление и наказание».

3. Первое прямое введение ветхозаветной книги в авторский текст было осуществлено в романе «Бесы».

4. Наиболее обильное текстологическое введение Книги Иова зафиксировано в подготовительных материалах к роману «Подросток», а также в его каноническом тексте.

5. Книга Иова в романе «Братья Карамазовы» – это кульминационный момент в процессе бытования ветхозаветной книги в творчестве писателя в целом.

6. В ходе работы над романами «Подросток» и «Братья Карамазовы»

Достоевский опирался на русский перевод Книги Иова, сделанный еп. Агафангелом (А.Ф. Соловьевым).

Теоретическое значение работы состоит в более углубленном и целостном осмыслении основ духовного наследия Достоевского в аспекте рецепции ветхозаветной Книги Иова, а также в выявленной динамике влияния библейской книги на характер творчества писателя.

Практическая значимость работы. Полученные научные результаты могут быть применены при разработке общих и специальных курсов по истории русской литературы XIX в. и в эдиционной практике.

Апробация работы . Основные положения исследования изложены в виде докладов на Международной научно-практической конференции, посвященной 10-летнему юбилею кафедры русского языка и литературы «Прикладная филология: Язык. Текст. Коммуникация» (Томск, 2002);

Тринадцатых Духовно-исторических Чтениях памяти равноапостольных Кирилла и Мефодия «Православие и диалог культур как основа российского самосознания» (Томск, 2003); V Всероссийской конференции молодых ученых «Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения и журналистики» (Томск, 2004); IV Всероссийской научно-практической конференции студентов и молодых ученых «Коммуникативные аспекты языка и культуры» (Томск, 2004); XIV Духовно-исторических Чтениях памяти равноапостольных Кирилла и Мефодия «Православие и развитие Российской духовной культуры в Сибири» (Томск, 2004), VI Всероссийской конференции молодых ученых «Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения» (Томск, 2005); XV Духовно-исторических Чтениях памяти равноапостольных Кирилла и Мефодия «Вызовы времени и православные традиции» (Томск, 2005); V Всероссийской научно-практической конференции студентов и молодых ученых «Коммуникативные аспекту языка и культуры» (Томск, 2005); VII Всероссийской конференции молодых ученых «Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения» (Томск, 2006); XVI Духовно-исторических Чтениях памяти Святых Равноапостольных Кирилла и Мефодия «Дни славянской письменности и культуры» (Томск, 2006); VIII Международной научной конференции молодых филологов (Таллинн, 2006). Основное содержание работы

отражено в 10-ти публикациях.

Структура и объем работы . Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 229 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обозначается предмет изучения, степень его исследованности, обосновываются актуальность и научная новизна работы, формулируются ее цели, задачи и методологическая основа, определяются положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Книга Иова в творчестве Ф.М. Достоевского 1860х – первой половины 1870-х гг.: от „Записок из Мертвого дома” до „Записей к «Дневнику писателя» 1876 г.”» выявлена динамика восприятия и рецепции Книги Иова Достоевским в период 1860-х – первой половины 1870-х гг. на материале «Записок из Мертвого дома», романов «Преступление и наказание» и «Бесы», письма к А.Г. Достоевской от 10 (22) июня 1875 г. и «Записных тетрадей к „Дневнику писателя” 1876 г.». Глава состоит из пяти разделов.

В разделе 1.1. «Записки из Мертвого дома» рассматривается самое первое, пока еще косвенное, введение Книги Иова в художественный мир писателя.

«Записки из Мертвого дома» – произведение, которое занимает в творчестве писателя особое место, обусловленное переворотом в религиозных взглядах Достоевского периода сибирской каторги. В художественном мире писателя это оформилось в определенные христианские мотивы.

Вспоминая в «Записках из Мертвого дома» жизнь в остроге, автор описывает, в частности, свои впечатления о времени великопостного говенья перед праздником Пасхи. В «Записках из Мертвого дома», а также и в дальнейших произведениях писателя, мотивы весны, Великого поста и праздника Пасхи оформляют ключевую проблематику духовного обновления и исцеления человека:

«Весна действовала и на меня своим влиянием.. И потому весна, призрак свободы, всеобщее веселье в природе, сказывалась на мне как-то тоже грустно и раздражительно. В конце поста, кажется на шестой неделе, мне пришлось говеть. Неделя говенья мне очень понравилась.

Великопостная служба, так знакомая еще с далекого детства, в родительском доме, торжественные молитвы, земные поклоны – все это расшевеливало в душе моей далекое-далекое минувшее, напоминало впечатления еще детских лет,. В церкви мы становились тесной кучей у самых дверей, на самом последнем месте. Я припоминал, как, бывало, еще в детстве, стоя в церкви, смотрел я иногда на простой народ, густо теснившийся у входа. Там, у входа, казалось мне тогда, и молились-то не так, как у нас, молились смиренно, ревностно, земно и с каким-то полным сознанием своей приниженности.

Теперь и мне пришлось стоять на этих же местах, даже и не на этих; мы были закованные и ошельмованные; от нас все сторонились» (4;

Как известно, Книга Иова читается в храме в последнюю неделю Великого поста. Первые впечатления самого Достоевского о Книге Иова связаны именно с его детскими воспоминаниями о великопостной службе.

Позже, в романе «Братья Карамазовы», Достоевский подробно опишет этот свой собственный детский духовный опыт в рассказе старца Зосимы о его детстве.

Данный момент представляется особо значимым. В «Записках из Мертвого дома» актуализируется контекст бытования Книги Иова в сознании и в творчестве писателя, в первую очередь, как контекст Великопостной службы.

Характерным для этого эпизода «Записок из Мертвого дома» является также сюжетное и смысловое сочетание христианских мотивов Пасхи и весеннего обновления природы с темой народного влияния. Духовный переворот в жизни писателя не был следствием внезапного воздействия какой-либо идеи, но складывался постепенно в условиях каторжного страдания и под влиянием народного опыта: «Я его знаю: от него я принял вновь в мою душу Христа, которого узнал в родительском доме еще ребенком и которого утратил было, когда преобразился, в свою очередь, в „европейского либерала”» (26; 152). Необходимость поиска путей единства дворянства и народа – один из главных выводов, который писатель вынес из своего опыта каторжной жизни.

Поэтому следует сразу же подчеркнуть, что обращение к Книге Иова в дальнейшем творчестве Достоевского будет теснейшим образом связано также и с темой народа.

Раздел 1.2. «Роман „Преступление и наказание”» посвящен первому роману «пятикнижия» Достоевского, в котором в новом для писателя духовно-христианском контексте оформляется проблематика теодицеи.

На наш взгляд, в заключительной части романа выявляется определенное влияние ветхозаветной Книги Иова. Г.Г. Ермилова также отмечает, что «отзвуки Книги Иова звучат в эпилоге „Преступления и наказания”»5. Сюжет эпилога задан темой духовного преображения, «полного Ермилова Г.Г. Достоевский: Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / Сост. Г.К. Щенников, А.А. Алексеев; науч. ред. Г.К. Щенников; ЧелГУ. – Челябинск: Металл, 1997. – С. 90.

воскресения в новую жизнь» (6; 421) главного героя произведения. Представляется, что здесь можно говорить об определенной идейной близости образов Родиона Раскольникова и библейского Иова.

Обозначим некоторые, наиболее принципиальные, моменты. Оба героя находятся в ситуации бунта, противоборства, одиночества и непонимания. Об этом свидетельствует даже семантика их имен и фамилий. Фамилия «Раскольников» несет в себе семантику раскола, разрыва, болезненного раздвоения. Имя «Иов» в переводе с еврейского языка означает «противостоящий», «партнер по борьбе»6.

Иов далеко не так благочестив, как это представляется в первых главах библейской поэмы. Праведность Иова мертва, у него пустое благочестие, т. к. ему недостает фундаментальной добродетели – любви, т. е. смирения. (О значении и силе смирения как христианского качества души человеческой Достоевский будет много говорить в своих дальнейших романах, особенно в романе «Братья Карамазовы»). Иов подвергает сомнению дела Божьи, восстает против Творца. Изображение «возмутившегося человека»7, погрузившегося на дно отчаяния и одиночества, а затем человека возрожденного, является основным предметом библейской поэмы.

Раскольников, считающий себя человеком, «право имею[щим]» (6;

322), и Иов, присвоивший себе право вершить суд над справедливостью Божией, – оба героя находятся в состоянии духовной слепоты, когда «ожесточенная совесть не нашла никакой особенно ужасной вины в прошедшем» (6; 417). И Раскольников, и Иов должны пройти один и тот же путь духовного преображения. Суть пути заключается во внутренней переоценке собственного миропонимания, в преодолении разрыва и с Богом, и с человеческим обществом, в осознании того, что нравственные христианские нормы и принципы человеческого бытия существуют независимо от нас. Человек вправе выбирать, подчиниться им или их отвергнуть, но изменить их он не в праве. Таким образом, каждый из этих двух героев оказывается вовлеченным в беспощадную войну с самим собой и вынужден искать истинный смысл своего существования, преодолевая, превосходя свои личные мнимые представления о Боге и о моральных законах сотворенного Им мира.

Исцеление и духовное преображение обоих героев, окончательное возрождение к новой жизни и у Раскольникова, и у Иова совершается во время встречи с Любовью. В тексте романа Достоевского Любовь воплощена в образе Сони Мармеладовой, самоотверженно последовавшей за Раскольниковым в Сибирь. В библейской поэме – это образ самого Бога, который есть Любовь8.

Свящ. П. Дюмулен. Иов: Страдание, приносящее плод. – СПб.: Изд-во св. Петра, 2000. – С. 12.

Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3-х т. – Таллинн, 1992. – Т. 2. – С. 266.

1. Посл. Ин. 4: 8. Текст Библии цитируется по Синодальному переводу изд.: Библия Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. – Брюссель: Изд-во «Жизнь с Богом», 1983.

Сюжетная ситуация эпилога романа «Преступление и наказание», во многом восходящая к автобиографическим воспоминаниям Достоевского о каторге, организована значимыми для бытования Книги Иова в творчестве писателя мотивами Великого поста, Пасхи, весеннего и утреннего пробуждения природы. Взаимодействие этих мотивов в художественном тексте Достоевского воплощает идею гармонической взаимосвязи духовного и материального мира, идею победы жизни над смертью, света над тьмою и оформляет в тексте авторскую идею очищения, духовного исцеления страданием.

В разделе 1.3. «Роман „Бесы”» фиксируется первое текстологическое введение Книги Иова в художественный мир романов писателя. Оно осуществляется в форме называния самой книги в одном из монологов Степана Трофимовича Верховенского:

«… En un mot, я вот прочел, что какой-то дьячок в одной из наших заграничных церквей, – mais – c’est tre`s curieux, – выгнал, то есть выгнал буквально, из церкви одно замечательное английское семейство, les dames charmantes, перед самым началом великопостного богослужения, – vous savez ces chants et le livrе e Job … – единственно под тем предлогом, что „шататься иностранцам по русским церквам есть непорядок и чтобы приходили в показанное время …”, и довел до обморока… Этот дьячок был в припадке административного восторга» (10; 48).

Книга Иова здесь названа в контексте рассказа о Великопостной службе. Библейская книга вводится в авторский текст как главная характерная особенность великопостного Богослужения: «vous savez ces chants et le livrе de Job»9. Так в романе «Бесы» вновь проявилось то, что Великопостная служба самым непосредственным образом ассоциируется у Достоевского с ветхозаветной Книгой Иова.

Основной темой данного фрагмента текста, включившего в себя упоминание библейской книги, является тема социализма, уточняющаяся как болезнь русского общества, зараженного европейским либерализмом, как отрыв русской интеллигенции от народа, от русских народных корней и от «веры отеческой» (291; 145), что воплощено, в частности, в образе Степана Трофимовича, либерала 1840-х годов. В связи с этим показательно, что название Книги Иова оформлено здесь как текст на французском языке.

Введение библейской книги выявлено только в окончательном варианте романного текста «Бесов», в черновых записях упоминание о ней отсутствует, что может свидетельствовать о том, что ее включение в роман носит пока достаточно факультативный характер.

Вы знаете эти псалмы и книгу Иова (франц.).

Раздел 1.4. «Письмо к А.Г. Достоевской от 10 (22) июня 1875 г.» посвящен подробному анализу письма Ф.М. Достоевского из Эмса, адресованного супруге А.Г. Достоевской. Это самое развернутое специальное высказывание писателя о Книге Иова, известное на сегодняшний день:

«Читаю об Илье и Энохе (это прекрасно) и „Наш век” Бессонова.

Вислоухие примечания и объяснения Бессонова, который даже по-русски изъясняться не умеет, приводят меня в бешенство на каждой странице.

Читаю Книгу Иова, и она приводит меня в болезненный восторг: бросаю читать и хожу по часу в комнате, чуть не плача, и если б только не подлейшие примечания переводчика, то, может быть, я был бы счастлив.

Эта книга, Аня, странно это – одна из первых, которая поразила меня в жизни, я был тогда еще почти младенцем» (292; 43).

Важно, что здесь Достоевский прямо говорит о том, что Книга Иова «поразила» его тогда, когда он был «еще почти младенцем». Это письмо – документальное свидетельство того, что с ветхозаветной книгой у писателя связаны яркие и сильные детские переживания.

Однако здесь же зафиксирована динамика восприятия Книги Иова Достоевским от ассоциативного, эмоционального уровня, связанного с детскими впечатлениями, к пониманию ее как текста одновременно сакрального и художественного, приводящего его в «болезненный восторг».

Ветхозаветная книга включается в круг читательских интересов писателя.

Значимым является тот факт, что, наряду с Книгой Иова, Достоевский в письме упоминает ветхозаветных пророков Илию и Эноха, а также сборник «Наш век в русских исторических песнях», изданный Обществом любителей российской словесности под редакцией и с дополнениями П.А. Бессонова, слависта и исследователя народного творчества (292; 214).

Так Книга Иова в данном письме Достоевского оказывается соотнесенной с темой русского национального характера, с темой русского народа и русского народного творчества, а также с проблематикой Апокалипсиса, поскольку ветхозаветные пророки Илия и Энох, согласно канонической интерпретации Откровения Иоанна Богослова, будут призваны в конце мира пророчествовать о поражении антихриста.

В разделе 1.5. «Записи к „Дневнику писателя” 1876 г.» исследуется рецепция Книги Иова в публицистическом наследии писателя.

Тема Книги Иова появляется в «Записных тетрадях 1875 – 1876 гг.».

Обращение писателя к ветхозаветной книге на этом этапе зафиксировано трижды. Во всех трех случаях она здесь представлена именем библейского героя и единожды – парафразом библейского текста.

Кроме того, мотивы Книги Иова возникают в связи с образом черта (сатаны), которому уделяется здесь особое внимание. В частности, введение библейской поэмы в авторский текст осуществляется в связи с разработкой широко понимаемой темы «спиритизма». Отсюда – обращение Достоевского к поэме Гете «Фауст». Как известно, идейно-сюжетное содержание «Пролога на небе» «Фауста» определяется Книгой Иова. Имя Иова соседствует в записях Достоевского с именем Мефистофеля.

Наконец, в контексте упоминаний об Иове и о черте (сатане) возникает и начинает развиваться тема социализма.

Во второй главе «Книга Иова в творчестве Ф.М. Достоевского 1870 – 1880-х годов в контексте разных переводов Библии» проделан сравнительный анализ существующих в этот период переводов Книги Иова на русский язык в соответствии с текстами романов «Подросток» и «Братья Карамазовы». Глава состоит из двух разделов.

В разделе 1.1. «Сопоставительный анализ переводов Книги Иова на материале романа „Подросток”» проводится сопоставительный анализ текстов переводов ветхозаветной книги на материале романа «Подросток».

В разделе 1.2. «Сопоставительный анализ переводов Книги Иова на материале романа „Братья Карамазовы”» исследование переводов Книги Иова осуществляется на материале романа «Братья Карамазовы».

Начиная с 1870-х годов, бытование Книги Иова в произведениях писателя оформляется на качественно новом уровне: ветхозаветная книга входит в романы «Подросток» и «Братья Карамазовы» как самостоятельный текст, как развернутые и многочисленные цитаты из библейского текста.

Поэтому по отношению к романам «Подросток» и «Братья Карамазовы» становится актуальным вопрос о том, на какие именно переводы Книги Иова опирался Достоевский в процессе работы над этими романами.

XIX столетие было отмечено бурным развитием переводческой деятельности. В области религиозного просвещения – это время активного перевода на русский язык книг Священного Писания. Прежде, чем появился перевод на русский язык канонических книг Священного Писания, утвержденный Святейшим Синодом, неоднократно предпринимались попытки перевода на русский язык отдельных книг Библии частными лицами. К первой половине 1870-х гг. существовало, по крайней мере, четыре перевода Книги Иова на русский язык.

1. Перевод, предпринятый профессором еврейского и русского языков протоиереем Г. П. Павским в 1838 – 1839 гг.

2. Перевод, предпринятый в 1840-х гг. архимандритом Макарием (Глухаревым). Данный перевод был опубликован в журнале «Православное обозрение» (1861. № 5).

3. Перевод епископа Агафангела (А. Ф. Соловьева), изданный в г. в Вятке с обширными примечаниями и комментариями переводчика.

4. Синодальный перевод Книги Иова (СПб., 1872).

Сторонники первой версии считают, что в детстве Достоевский читал Книгу Иова на церковнославянском языке, а позже, в зрелом возрасте, – во французском переводе Леруа.

Последователи второй версии утверждают, что первой книгой для чтения в семье Достоевских были «Сто четыре истории Ветхого и Нового Завета» Иоганна Гибнера в переводе М. Соколова. Позже Достоевский читал «Книгу Иова в русском переводе с краткими объяснениями», вышедшую в свет в Вятке двумя изданиями в 1860 и 1861 гг.

В нашей работе осуществлен фронтальный сопоставительный анализ всех цитат из Книги Иова в романах «Подросток» и «Братья Карамазовы»

с переводами архимандрита Макария, епископа Агафангела и с синодальным переводом Книги Иова. В результате проделанного анализа мы пришли к выводу о том, что Достоевский опирался на перевод, выполненный епископом Агафангелом (А.Ф. Соловьевым) и изданный в Вятке в 1860 г.

Это явилось текстологическим подтверждением второй версии.

В третьей главе «Книга Иова в романе Ф. М. Достоевского „Подросток”» рассматривается бытование Книги Иова в романе «Подросток».

Глава состоит из двух разделов, первый из которых подразделяется на параграфы.

В ходе исследования в тексте романа «Подросток» нами были выявлены новые цитаты из Книги Иова, не учтенные в академическом Полном собрании сочинений и писем Ф. М. Достоевского в 30-ти т. Например:

«И еще то вспомни, что и ангелы Божии несовершенны, а совершен безгрешен токмо един Бог наш Иисус Христос, ему же ангелы служат». (13; 318).

Рукописные редакции: «И ангелы Божии несовершенны, совершен и безгрешен один Бог наш Иисус Христос; ему и ангелы служат» (16; 140, 403).

Иов. 4: 18: «Вот, Он и слугам Своим не доверяет; и в ангелах Своих усматривает недостатки».

«Старец же должен быть доволен во всякое время, а умирать должен в полном цвете ума своего, блаженно и благолепно, насытившись днями, воздыхая на последний час свой и радуясь, отходя, как колос к снопу, и восполнивши тайну свою» (13; 287).

Рукописные редакции: «И умирают (блаженно и тихо), насытившись днями» (16; 141).

Иов. 42: 17: «И умер Иов в старости, насыщенный днями».

«Было у меня сегодня, после утренней молитвы, такое в сердце чувство, что уже более отсюда не выйду; сказано было. Ну и что же, да будет благословенно имя Господне; только на вас еще на всех наглядеться хочется» (13; 330).

Иов. 1. 20 – 21: «20. Тогда Иов встал, и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою, и пал на землю и поклонился»; 21. И сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; (как угодно было Господу, так и сделалось); да будет имя Господне благословенно!».

В разделе 3.1. «Книга Иова в рукописных редакциях романа „Подросток”» проводится исследование черновых текстов романа.

В параграфе 3.1.1. «Общая характеристика фрагментов» рассматриваются факторы, обусловившие специфику бытования библейской книги в тексте рукописных редакций, а также дается общая характеристика героев, с образами которых связано введение Книги Иова в авторский текст.

В 1870-е гг. Достоевский вновь и вновь возвращается к осмыслению тем социализма и народа в их сложной и противоречивой взаимосвязанности между собой. Они интерпретируются им в контексте христианского миропонимания. Именно эти темы задают рамки самоопределения молодому поколению России 1870-х гг. в творчестве писателя, что нашло свое выражение в романе «Подросток». С художественной разработкой этих тем и связана актуализация в романе Книги Иова.

Ее бытование в тексте рукописных редакций романа осуществляется двумя способами: цитирование, организованное в два обширных текстовых блока, и использование образа и имени Иова – в других фрагментах рукописного текста.

В параграфе 3.1.2. «Цитирование библейской книги» проводится исследование цитирования библейской книги в рукописных материалах романа, представленного двумя обширными фрагментами.

Прежде всего, обращает на себя внимание сам факт обильного цитирования ветхозаветной книги. Организовано оно отдельными смысловыми блоками и связано с раскрытием таких тем, как грех и страдание, смерть и бессмертие души, бренность человеческих помышлений и славы, в аспекте проблематики русского национального характера.

Примечателен способ работы Достоевского с библейским текстом.

Во-первых, принцип выборки библейских стихов: Достоевский выбирает для цитирования текст начальных глав второй части поэмы, в которой ведется дискуссия Иова с друзьями, разворачивающая проблематику теодицеи. Затем он вводит библейские стихи заключительной главы книги.

Остальные же части библейской поэмы остаются вне внимания писателя.

Во-вторых, между фрагментами цитат в собственном авторском тексте Достоевский, фактически, вступает и диалог и в полемику с библейскими героями, предлагая свои собственные аргументы и идеи оправдания Бога. Таким образом, в черновых редакциях романа «Подросток» цитирование Книги Иова, в общем, подчинено проблематике теодицеи.

В параграфе 3.1.3. «Имя и образ библейского героя» рассматривается вторая значительная часть рукописных редакций.

В процессе работы над черновым вариантом романа Достоевский периодически возвращается к осмыслению самого образа Иова, упоминая имя библейского героя или указывая на отдельные особенности личности и характера этого библейского персонажа.

Библейский праведник становится одним из постоянных героев рукописных редакций романа в контексте таких тем, как социализм (безбожие или вера в бессмертие души) и грехопадение (свобода воли). Кроме того, внимание писателя сосредоточено на мотиве «прежних» и «новых» детей Иова.

Итак, в тексте рукописных редакций романа «Подросток» бытование Книги Иова проявлено в такой форме: цитата – имя – образ библейского героя.

При этом все они связаны с разработкой образа странника Макара Ивановича. Библейские стихи используются в качестве заготовок для речи Макара Ивановича, а образ ветхозаветного Иова становится элементом работы над образом странника. В связи с образом Макара Ивановича и с помощью Книги Иова в авторский текст вводится осмысление определенного круга религиозно-нравственных понятий: «свобода», «страдание», «грех», «смерть», «благообразие».

В разделе 3.2. «Бытование Книги Иова в романе „Подросток”: Образ Макара Ивановича» представлен анализ бытования ветхозаветной книги в окончательном варианте романа.

Формы бытования: цитата и парафраз библейского текста, образ Иова.

Включение Книги Иова в окончательный текст романа во всех случаях связано с образом странника Макара Ивановича и подчинено стремлению писателя выразить в этом образе лучшие черты русского народного характера, сформированного многовековым опытом страдания.

Принцип выборки библейских стихов и характерные черты образа странника позволяют говорить о формировании в тексте определенного круга мотивов, связанных с Книгой Иова. Сюжетообразующими становятся темы смирения, социализма/будущего мироустройства, веры в бессмертие души и нравственного перерождения.

Значимым представляется последовательность способов оформления ветхозаветной книги в авторском тексте: текст (цитата) – идея (образ, отдельные элементы образа Иова) – тема (страдание + тайна => терпение, смирение). Такая специфика организации авторского текста позволяет говорить об определенной динамике принципов бытования Книги Иова в художественном мире писателя.

В четвертой главе «Книга Иова в романе Ф. М. Достоевского „Братья Карамазовы”» осуществляется анализ бытования ветхозаветной книги в романе «Братья Карамазовы». Глава состоит из пяти разделов.

В разделе 4.1. «Книга Иова как одна из составляющих общего замысла романа» предложена общая характеристика романа в аспекте рецепции библейской книги.

Как известно, последний роман Достоевского – это своеобразный итог его творчества. Идейный замысел писателя, сложная композиция и сам синтетический жанр «Братьев Карамазовых» стали плодом его долгих размышлений и обусловили создание произведения энциклопедического характера, выражающего, в частности, идею «восстановления погибшего человека» (15; 400).

В этом контексте принципиально важным оказывается обращение писателя к мировому духовному и художественному опыту, к таким произведениям, как «Божественная комедия» Данте, «Отверженные» Гюго, «Фауст» Гете, средневековые мистерии и апокрифы, творения Отцов Церкви. Особое место в этом ряду занимает Священное Писание, ветхозаветная Книга Иова, в частности. Очевидным является тот факт, что писатель вводит своих персонажей в широкий литературный и историкокультурный контекст. Поэтому бытование библейской книги в художественном мире «Братьев Карамазовых» представляет особую значимость.

Вопросы существования Бога, смысла страдания и будущего мироустройства, одним словом, проблематика теодицеи определяет всю художественную структуру этого романа. Поэтому бытование Книги Иова в романе «Братья Карамазовы» стало кульминационным моментом обращения к ней Достоевского.

Раздел 4.2. «Книга Иова в рукописных редакциях романа „Братья Карамазовы”» посвящен анализу черновых материалов романа.

В процессе работы над романом Книга Иова оказывается востребованной Достоевским и как самостоятельный художественный текст, со свойственным только ему уникальным сюжетом, и как текст сакральный, в котором выражены принципы христианской теодицеи.

Роль библейской книги в тексте рукописных редакций многофункциональна: от набросков общей проблематики и общего развития сюжета до детального описания отдельных героев.

В тексте рукописных редакций актуализированы, прежде всего, пролог и эпилог поэмы. В круг интереса писателя входят все три героя: Бог, Иов, сатана. Внимание Достоевского периодически сосредоточивается на каждом из них.

В образе Иова маркируется праведность и смирение. Бог представлен в образе жестокого тирана. Сатана изображается как невинное, мелкое, но лукавое существо, якобы желающее всем добра и при этом постоянно остающееся непонятым. Данная интерпретация библейских образов обусловлена задачей оформления в тексте таких тем, как атеизм и вера в бессмертие души. Присутствующие здесь же тема детей и смерти детей, тема страдания разрабатываются Достоевским в контексте проблематики христианского социализма и русского народного характера.

Все темы и мотивы, намеченные ранее в творчестве Достоевского в связи с Книгой Иова, обрели свое наиболее целостное духовное и художественное воплощение в каноническом тексте романа «Братья Карамазовы».

В разделе 4.3. «Первое введение Книги Иова в текст романа „Братья Карамазовы”: „Любил Книгу Иова”» рассматривается первый случай обращения к Книге Иова в романе. Как зафиксировано в названии раздела, форма введения ветхозаветной книги в авторский текст – называние:

«По замечанию Марфы Игнатьевны, он (слуга Григорий. – М.И.), с самой той могилки, стал по преимуществу заниматься „божественным”, читал Четии-Минеи, больше молча и один, каждый раз надевая большие свои серебряные круглые очки. Редко читывал вслух, разве Великим постом. Любил Книгу Иова, добыл откуда-то список слов и проповедей „богоносного отца нашего Исаака Сирина”, читал его упорно и многолетно, почти ровно ничего не понимал в нем, но за это-то, может быть, наиболее ценил и любил эту книгу» (14; 89).

В данном фрагменте показательно для всей истории бытования Книги Иова в творчестве Достоевского проявлен принцип глубинной связи между Великим постом (Великопостной службой) и Книгой Иова: «Редко читывал вслух, разве Великим постом. Любил Книгу Иова».

Также следует подчеркнуть, что здесь ярко выражен и второй, после мотива Великопостной службы, существенный для бытования Книги Иова в художественном мире Достоевского мотив – мотив смерти ребенка. Образ старика Григория организован здесь описанием потери «старого» (родного) ребенка и обретением «нового» (подкинутого Смердякова). Тема смерти детей в восприятии Достоевского оказывается теснейшим образом связана с Книгой Иова, где ситуация потери детей и обретения детей новых, где тема «новых детей» Иова является смыслозадающей.

Данный фрагмент можно рассматривать как подготовительный к следующему фрагменту – наиболее целостному и развернутому бытованию Книги Иова как в тексте романа, так и в творчестве Достоевского в целом.

В разделе 4.4. «Кульминационный момент бытования Книги Иова в романе „Братья Карамазовы”: „О Священном Писании в жизни отца Зосимы”» исследуется бытование библейской книги в пятой и шестой книгах романа, которые в авторском замысле являются его «кульминационной точкой» (301; 63, 105).

Следует учесть, что в первоначальном замысле автора эти книги планировались как единое целое. Основная мысль этих книг – «изображение крайнего богохульства и зерна идеи разрушения нашего времени в России, в среде оторвавшейся от действительности молодежи, и рядом с богохульством и анархизмом – опровержение их» (301; 63).

Этой идейной установкой писателя обусловлена, в частности, специфика бытования Книги Иова в романе.

Предварительное введение в семантическое поле романа таких христианских смыслов, как искупление и нравственное перерождение человека, обусловило создание определенного круга мотивов: «праздник Пасхи», «Великопостная служба», «храм». Таким образом, проявлен весь комплекс тем и мотивов, выявленный ранее в связи с Книгой Иова.

Сначала бытование Книги Иова на идейно-содержательном уровне проявлено во фрагменте «духовного знакомства» двух братьев Карамазовых – Ивана и Алексея (главы «Братья знакомятся», «Бунт», «Великий Инквизитор»). Затем – во фрагменте «прощальной беседы» старца Зосимы, где он рассказывает о себе, о своих детских воспоминаниях и о «предсмертных» переживаниях. На этом этапе Книга Иова входит в текст романа в самом своем развернутом варианте.

Принципиально значимым видится тот факт, что, описывая детские и «старческие» впечатления Зосимы, Достоевский обращается к развернутому введению в текст романа библейской книги. Книга Иова оформляется в художественном мире романа как цельное, самостоятельное произведение, со своим сюжетом о конкретном человеке, о его взаимоотношениях с Богом.

Широта диапазона обращения к Книге Иова в этой части романа и в романе «Братья Карамазовы» в целом обусловлена тем, что она связана с такими образами, как старец Зосима и Иван Карамазов одновременно.

Ключевой становится тема принятия бытия Божия и отрицание мира, Им сотворенного, иначе говоря, тема теодицеи и нравственной свободы человека. Раскрытие этой темы тесно связано с антихристианской идеей отрицания трех основополагающих истин Божественного откровения: грехопадения, искупления, вечного воздаяния – «трех мистических актов»10, как указал в своей работе В.В. Розанов.

Суть позиции Ивана Карамазова наиболее ярко выражена в поэме «Великий Инквизитор», где Иван подвергает сомнению акт грехопадения:

«о больших у них есть и возмездие: они съели яблоко и познали добро и зло Но деточки ничего не съели и пока еще ни в чем не виновны.

Нельзя страдать неповинному за другого, да еще такому неповинному!» (14; 216 – 217). Здесь возгласом Ивана напрочь отвергается и акт вечного воздаяния за добро и зло: «Не хочу гармонии (унавоженной страданиями), из-за любви к человечеству не хочу, мне надо возмездие Розанов В.В. Легенда о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского. Опыт критического комментария // Розанов В. В. Несовместимые контрасты жития. Литературно-эстетические работы разных лет. – М.: Искусство, 1990. – С. 111.

И возмездие не в бесконечности где-нибудь, а здесь, уже на земле»

(14; 222 – 223). Разлад, порожденный в душе человеческой бунтом против Божиих принципов мироустройства, против последствий первородного греха, и одновременное осознание ограниченности человеческого понимания порождает дерзкое отрицание кардинальной истины христианского вероучения – тайны искупления. Иван, устами своего Инквизитора, предпринимает попытки «исправить подвиг»11 Христа, обосновывая их своей «более совершенной» любовью к человечеству.

Очевидно, что Иван идет «человекобожеским»12 путем, конечный исход которого был предрешен еще на заре творения человечества. Иваново фрагментарное видение мира Божьего обманчиво, оно сродни дьявольскому, потому что порождает бунт против власти Бога, против Божьего видения и Божественного Промысла. Человек как существо тварное, отличное от Творца, в силу ограниченности своего разума и способностей не в состоянии оценить ситуацию в ее истинной целостности. Поэтому высшая мудрость человека состоит в том, чтобы довериться воле Бога, который «так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную»13.

Поэтому дальнейший замысел романа направлен на то, чтобы в образе старца Зосимы воссоздать изображение «чистого, идеального христианина» (301; 68) и в этом художественном образе воплотить путь «Богочеловеческий»14. В раздел II главы шестой книги романа «О Священном Писании в жизни отца Зосимы» вошел наиболее развернутый текст Книги Иова.

Здесь в романе «Братья Карамазовы» нами также было выявлено цитирование Книги Иова, учтенное в академическом Полном собрании сочинений и писем Достоевского не полностью:

«Был муж в земле Уц, правдивый и благочестивый, и было у него столько-то богатства. И предал Бог Своего праведника, столь Им любимого, диаволу, и поразил диавол детей его, и скот его, и разметал богатство его, все вдруг, как Божиим громом, и разодрал Иов одежды свои, и бросился на землю, и возопил: «Наг вышел из чрева матери, наг и возвращусь в землю, Бог дал, Бог и взял. Буди имя Господне благословенно отныне и до века!» (14; 264).

Иов. 1. 20 – 21: «20. Тогда Иов встал, и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою, и пал на землю и поклонился»; 21. И сказал: наг Розанов В.В. Легенда о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского. Опыт критического комментария // Розанов В. В. Несовместимые контрасты жития. Литературно-эстетические работы разных лет. – М.: Искусство, 1990. - С. 124.

Григорьев. Д. Преподобный Амвросий и старец Зосима Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. – Спб., 2000. – С. 157.

я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; (как угодно было Господу, так и сделалось); да будет имя Господне благословенно!»

Многие из идей, высказанные Зосимой, были близки самому Достоевскому. В основу образа старца положена идея нравственного перерождения личности. Сюжетная ситуация исследуемого фрагмента вновь выстраивается в контексте темы любви к ближнему, понимаемой, однако, совершенно иначе, чем в поэме Ивана «Великий Инквизитор».

Основу самого фрагмента о старце Зосиме составляют автобиографические воспоминания писателя о том, как он «в первый раз от роду принял в душу первое семя слова Божия осмысленно» (14; 264). Эпизод организован сочетанием различных форм введения Книги Иова в авторский текст: цитирование, пересказ, парафраз.

Влияние ветхозаветной книги здесь задано, прежде всего, количественно большим объемом цитируемого и пересказываемого текста. Книга Иова раскрывается здесь во всей полноте авторского созерцания Достоевского и как текст сакральный, и как текст художественный. Авторский пересказ определяет целостное и завершенное включение поэмы в художественный текст романа. В кульминационной точке повествования автор раскрывает ключевые смыслы своей теодицеи – идеи оправдания Бога и мира Божьего.

Образ Иова писатель использует как подтверждение своего понимания проблематики теодицеи. Об особом авторском внимании к образу Иова свидетельствует разнообразие способов его работы с образом библейского героя. Можно сказать, что все выявленные и обозначенные нами ранее темы и мотивы, связанные с Книгой Иова, оказались сконцентрированными в данном фрагменте в образе Иова.

Таким образом, Книга Иова входит в художественный мир романа как ответ на вопрос об отношении человека к Богу, как обоснование теодицеи Достоевского.

В разделе 4.5. «Последнее введение Книги Иова в текст романа «Братья Карамазовы»: „Черт. Кошмар Ивана Федоровича”» проводится анализ заключительного фрагмента бытования Книги Иова в романе. Своеобразие исследуемого фрагмента обусловлено спецификой этой главы в целом. В силу того, что она не была предусмотрена первоначальным планом автора, сам фрагмент видится в общей структуре бытования библейской книги как некое дополнение к уже сказанному.

Фрагмент, как и глава в целом, посвящен разработке образа сатаны.

Этим фактором и обусловлено введение Книги Иова в авторский текст.

Здесь отчетливо выделяется главная функция дьявола – обольщать, разрушать и губить. Маркируется его роль как противника и бунтовщика.

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования и намечаются его дальнейшие перспективы.

Ветхозаветная Книга Иова – явление необычное: это сакральный библейский текст, в яркой художественной форме повествующий о человеке, который любил Бога – и бунтовал против Него. В мировую культуру эта библейская поэма вошла уже давно и до сих пор не перестает приковывать к себе внимание ученых, писателей, художников, теологов и рядовых читателей.

В истории русской культуры и литературы Книга Иова подвергалась различным, зачастую противоположным, интерпретациям. Однако творчество Достоевского на этом фоне так же специфично, как и сама библейская книга, в силу общего для них характера отношения к проблематике теодицеи: понимание бунта и отрицания мира Божьего - и смиренное созерцание великой тайны Божьей.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ РАБОТЫ

ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ:

1. Ионина М.А. Книга Иова в творчестве Ф.М. Достоевского: общая религиозно-философская проблематика // Теоретические и прикладные аспекты филологии: Сб. науч.тр., посвященный 10-летию кафедры русского языка и литературы Института языковой коммуникации Томского политехнического университета. – Томск, 2003. – С. 302–303.

2. Ионина М.А. Книга Иова в романах Ф.М. Достоевского «Подросток» и «Братья Карамазовы» // Достоевский и время: Сб. статей / Ред. Е.Г. Новикова, А.А. Казаков.– Вып. 1. – Томск: Изд-во ТГУ, 2004. – С. 48–63.

4. Ионина М.А. Книга Иова в романах Ф.М. Достоевского // Православие и развитие Российской духовной культуры в Сибири (к 400-летнему юбилею г. Томска и 200-летию Томской губернии): Мат-лы Духовноисторических чтений в честь святых равноапостольных Кирилла и Мефодия / Под ред. игумена Силуана (Вьюрова), проф. Т.А. Костюковой:

В 2-х т. – Томск: Изд-во Томского ЦНТИ, 2004. – Т. 2. – С. 125–131.

5. Ионина М.А. Книга Иова в романе Ф.М. Достоевского «Подросток» // Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения и журналистики: Сб. трудов молодых ученых / Под ред. А.А. Казакова. – Вып. 5. – Ч.

1: Литературоведение. – Томск: Изд-во ТГУ, 2004. – С. 62–65.

6. Ионина М.А. Ветхозаветная культура в тексте романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Коммуникативные аспекты языка и культуры: Сб. мат-лов V Всерос. науч.-практ. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых. – Томск: ТПУ, 2005. – С. 246–248.

7. Ионина М.А. Разные переводы Библии в творчестве Ф.М. Достоевского 1870-1880 годов // Вызовы времени и православные традиции: Мат-лы XV Духовно-исторических чтений в честь святых равноапостольных Кирилла и Мефодия / Под ред. игумена Силуана (Вьюрова), проф.

Т.А. Костюковой. – Томск: Изд-во Томского ЦНТИ, 2005. – С. 17–20.

8. Ионина М.А. Книга Иова в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения: Матлы VI Всерос. науч.-практ. конф. молодых ученых 22-23 апреля 2005 г. / Под ред. А.А. Казакова. – Вып. 6. – Ч. 2: Литературоведение. – Томск:

Изд-во ТГУ, 2005. – С.88–91.

9. Ионина М.А. Разные переводы Библии в творчестве Ф.М. Достоевского 1870-1880 гг. // Достоевский и мировая культура. Альманах. – СПб., 2006. – № 21. – С. 211–222.

10. Ионина М. А. Книга Иова в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: идейно-художественная кульминация // Вестн. Том. гос. ун-та:

«Бережных Елена Юрьевна ЦВЕТООБОЗНАЧЕНИЯ И ИХ СИМВОЛИКА В РУССКОМ И ИСПАНСКОМ ЯЗЫКАХ 10.02.20 – сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Казань – 2009 2 Диссертация выполнена на кафедре истории русского языка и языкознания ГОУ ВПО Казанский государственный университет имени В.И. Ульянова-Ленина Научный руководитель: доктор филологических наук профессор Геннадий...»

«ГЕВОРКЯН ИРИНА АРЦРУНОВНА РАСШИРЕННАЯ МЕТАФОРА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ СОВРЕМЕННЫХ БРИТАНСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ И СПОСОБЫ ЕЕ ПЕРЕДАЧИ НА РУССКИЙ ЯЗЫК Специальность: 10.02.20 – сравнительно-историческое, сопоставительное и типологическое языкознание АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Казань - 2013 Работа выполнена на кафедре иностранных языков и межкультурной коммуникации федерального государственного автономного образовательного учреждения...»

«ТБОЕВА ЗАРИНА ЭЛЬБРУСОВНА СРЕДСТВА РЕПРЕЗЕНТАЦИИ САТИРЫ ДЖ. СВИФТА (на материале сопоставительного анализа романа Путешествия Гулливераи его переводов на русский язык) Специальность 10.02.20 – сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Владикавказ 2011 Работа выполнена на кафедре английского языка факультета иностранных языков ГОУ ВПО Северо-Осетинский...»

«КОБЕЛЕВ ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ ФОРМИРОВАНИЕ КОРНЕВОГО СКЛОНЕНИЯ В ДРЕВНЕГЕРМАНСКИХ ЯЗЫКАХ В СВЕТЕ ДАННЫХ ИНДОЕВРОПЕИСТИКИ 10.02.20 Cравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Томск – 2006 3 Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования Томский государственный педагогический университет на кафедре языков народов...»

«ГУСАРОВ Дмитрий Александрович ЯЗЫКОВОЕ ВЫРАЖЕНИЕ СМЫСЛА В УСЛОВИЯХ ЛИНГВОЭТНИЧЕСКОГО БАРЬЕРА (прагматический аспект немецко-русских и англо-русских переводов) Специальность: 10.02.20 – сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Москва 2013 Работа выполнена на кафедре общего и русского языкознания филологического факультета Российского университета дружбы народов...»

«АЛФЕРОВА Динара Адлевна МОДУЛЬНОЕ ОБУЧЕНИЕ ПЕРЕВОДУ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ИНФОРМАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ Специальность: 13.00.02 – теория и методика обучения и воспитания (иностранный язык, уровень профессионального образования) Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Москва 2010 Работа выполнена на кафедре иностранных языков филологического факультета Российского университета дружбы народов Научный руководитель:...»

«ПАПУЛИНОВА Ирина Евгеньевна ЯЗЫКОВАЯ МАНИФЕСТАЦИЯ ЖЕСТОВ РУК В ДИАЛОГИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО, НЕМЕЦКОГО И АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКОВ) 10.02.19 – теория языка (филологические наук и) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Тамбов – 2003 Работа выполнена на кафедре иностранных языков Тамбовского государственного технического университета. кандидат филологических наук, Научный руководитель доцент Григорьева Валентина Сергеевна...»

«Полесюк Раиса Самойловна ОБУЧЕНИЕ ИНОЯЗЫЧНОМУ ПОЛИЛОГИЧЕСКОМУ ОБЩЕНИЮ СТУДЕНТОВ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ СПЕЦИАЛЬНОСТЕЙ (английский язык как второй иностранный, языковой вуз) 13.00.02 – теория и методика обучения и воспитания (иностранные языки) Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Томск - 2007 Работа выполнена на кафедре методики преподавания иностранных языков института инженерной педагогики Томского политехнического университета Научный...»

«НАЗАРОВА НИГИНА САИДУМАРОВНА СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ТЕРМИНОВ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА В АНГЛИЙСКОМ И ТАДЖИКСКОМ ЯЗЫКАХ Специальность: 10.02.20 - сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Душанбе – 2014 Работа выполнена на кафедре английской филологии РоссийскоТаджикского (славянского) университета Республики Таджикистан Научный руководитель: доктор...»

«Ковальчук Лидия Петровна КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ ИНТЕГРАЦИЯ ИСХОДНОГО ПРОСТРАНСТВА ЖЕНЩИНА В СКАЗОЧНОМ ДИСКУРСЕ (на материале русских и английских народных сказок) Специальность 10.02.20 – Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Челябинск – 2012 Работа выполнена на кафедре теории и практики английского языка ФГБОУ ВПО Челябинский государственный университет кандидат...»

«Каверина Оксана Анатольевна МОДУСНАЯ КАТЕГОРИЗАЦИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ В ВЫСКАЗЫВАНИЯХ С СОЮЗАМИ AS IF / AS THOUGH Специальность 10.02.04 – германские языки АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Иркутск – 2013 2 Работа выполнена на кафедре теоретической лингвистики федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования Иркутский государственный лингвистический университет доктор...»

«ЖЕЛЕЗНОВА ЮЛИЯ ВЛАДИМИРОВНА ЛИНГВОКОГНИТИВНОЕ И ЛИНГВОКУЛЬТУРНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ КОНЦЕПТА СЕМЬЯ специальность 10.02.19 – теория языка АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Ижевск – 2009 Работа выполнена на кафедре романских языков государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования Удмуртский государственный университет доктор филологических наук, Научный руководитель: доцент Мерзлякова Альфия Хамитовна...»

«Мусбахова Виктория Талгатовна СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ ТЕКСТА И ПРОБЛЕМЫ АВТОРСТВА (на материале трагедии Прометей Прикованный) Специальности Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание 10.02.14 – Классическая филология, византийская и новогреческая филология АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Санкт-Петербург 2010 Диссертация выполнена на...»

«УДК 803.0-853=03(07) Кондрашова Наталия Владимировна Обучение переводу студентов старших к у р с о в ф а к у л ь т е т а изобразительного искусства педагогического вуза (на материале немецкого языка) Специальность 13.00.02 – теория и методика обучения и воспитания (иностранный язык, уровень профессионального образования) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата педагогических наук Санкт-Петербург 2002 Работа выполнена на кафедре методики преподавания...»

«ШЕВЧЕНКО Алексей Сергеевич ТЕАТРАЛЬНЫЙ ДИСКУРС: СТРУКТУРА, ЖАНРЫ, ОСОБЕННОСТИ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ (на примере русского, английского, бурятского языков) Специальность 10.02.19 – Теория языка Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Санкт-Петербург-2012 Работа выполнена в Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования Санкт-Петербургский государственный университет...»

«МОСКАЛЕНКО ДАРЬЯ НИКОЛАЕВНА ФЕНОМЕН СВОБОДЫ В СОЦИОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ ТРАНСФОРМИРУЮЩЕГОСЯ ОБЩЕСТВА 09.00.11 – Социальная философия АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук Ставрополь – 2014 Работа выполнена в федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования Пятигорский государственный лингвистический университет Научный руководитель: доктор философских наук, профессор Волова...»

«ЛЕБЕДЕВА ТАТЬЯНА ОЛЕГОВНА Прагмафонетическое изучение словесного ударения в американском варианте английского языка Специальность 10.02.04 – германские языки Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Москва - 2009 Работа выполнена на кафедре английского языкознания филологического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. Научный руководитель: доктор филологических наук профессор Ирина Марковна Магидова,...»

«Тезекбаева Гульжан Амангельдиновна ПРАГМАТИКА НЕДОМОЛВОК В РУССКОМ И АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ 10.02.01 – Русский язык 10.02.20 – Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Тобольск - 2011 Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования Тобольская государственная социально-педагогическая академия им. Д.И. Менделеева...»

«Братцева Виктория Владимировна ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДЛОГИ В НАУЧНОМ ТЕКСТЕ РУССКОГО И НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКОВ Специальность 10.02.20 – Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Челябинск – 2009 Работа выполнена на кафедре русского языка и методики преподавания русского языка ГОУ ВПО Челябинский государственный педагогический университет Научный руководитель: доктор...»

Она платная, но интересная. В качестве бонуса привожу одно из писем курса.

Это письмо писалось дольше предыдущих. У автора были сомнения по поводу необходимости включать рассмотрение духовных од Ломоносова в курс. Однако их значение столь велико, что обойти стороной их не получится. Духовные оды Ломоносова важны для нас не только сами по себе. Дело в том, именно с них берет начало русская философская лирика. Мы обратим внимание на следующие произведения:

• подражания псалмам;
• «Ода, выбранная из Иова, главы 38, 39, 40 и 41»;
• «Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного сияния»;
• «Утреннее размышление о Божием Величестве».

Ломоносов, занимаясь астрономией, видел в телескопе шар планеты, проходящий по орбите Солнца. И он задавался вопросом: есть ли на этом шаре жизнь, разум? У этого инопланетного народа своя история. Нужно ли проповедовать Евангелие инопланетянам? Он пишет работу «Явление Венеры на Солнце», в которой говорит о двух Книгах: природе и Библии.

Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал свое величество, в другой - свою волю. Первая - видимый сей мир, им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его зданий, признал божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга - священное писание. В ней показано создателево благоволение к нашему спасению. В сих пророческих и апостольских богодохновенных книгах истолкователи и изъяснители суть великие церковные учители. А в оной книге сложения видимого мира сего суть физики, математики, астрономы и прочие изъяснители божественных, в натуру влиянных действий суть таковы, каковы в оной книге пророки, апостолы и церковные учители. Нездраворассудителен математик, ежели он хочет божескую волю вымерять циркулом. Таков же и богословия учитель, если он думает, что по псалтире научиться можно астрономии или химии.

Ломоносов, по сути, первый в России ученый, понявший взаимопроникновение науки и веры, где одно не препятствовало другому («Правда и вера суть две сестры родные, дщери одного всевышнего родителя»). Он обращается к «Шестодневу» Василия Великого - комментарий Книги Бытия о шести днях творения. Вчитываясь в Ломоносова, мы понимаем, что он не был до конца материалистом. Его миропонимание было основано на глубинном понимании места науки в Божьем Промысле.

Рисунок Ломоносова к работе «Явление Венеры на Солнце»

А. С. Пушкин писал: «Переложения псалмов и другие сильные и близкие подражания высокой поэзии священных книг суть его (Ломоносова) лучшие произведения. Они останутся вечными памятниками русской слвоесности». В своих переложениях псалмов Ломоносов достиг какого-то предела ясности, простоты и даже интимности, которые присущи потаенному разговору с Богом.

«Псалтирь» - это библейская книга Ветхого Завета. Она состоит из 150 или 151 песен, которые называются псалмами.

Ломоносов отбирал те псалмы, которые были связаны с волновавшими его чувствами. Эти псалмы связаны у поэта со сложнейшими этическими и мировоззренческими проблемами. Если в одах мы видели восторг и волнение, то здесь ощущается необычайное внутреннее напряжение мысли и глубина проникновения в тайну мира. Вслед за Ломоносовым к библейскому тексту будут обращаться Сумароков и Державин, но Ломоносов это делает впервые. Его волнует вопрос, который станет одним из центральных в творчестве нескольких поколений поэтов: взаимоотношения власти и человека. Вот фрагмент из переложения псалма 145:

Никто не уповай во веки
На тщетну власть князей земных:
Их те ж родили человеки,
И нет спасения от них.

Когда с душею разлучатся
И тленна плоть их в прах падет,
Высоки мысли разрушатся
И гордость их и власть минет.

Смысл этого фрагмента становится отчетливо ясен лишь при соотнесении его с текстом «Псалтири», псалма 145:

Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в нихже несть спасения. Изыдет дух его и возвратится в землю свою. В той день погибнут вся помышления его.

Как видим, Ломоносов не только подражает псалму, но дописывает его, а именно две последние строки. Заметим, что в тексте псалма ничего не сказано о «гордости» и «власти» «князей земных». Смысл псалма состоит в напоминаии о неизбежности смерти духа и мыслей. Под пером Ломоносова эта смерть получает отчетливую характеристику, а «гордое» существование земных царей осмысляется как проявление зла, укоренного в мироустройстве. Причем Ломоносов понимает это зло в социальном аспекте, чего также нет в оригинальном тексте псалма.

В переложении псалма 143 мы также встречаемся с «дописыванием» священного текста поэтом:

Счастлива жизнь моих врагов!
Но те светлее веселятся,
Ни бурь, ни громов не боятся,
Которым вышний сам покров.

Заметим, что в «Псалтири» отсутствует тема веселья. Вторую строчку Ломоносов добавляет «от себя». Образ веселящихся врагов важен для него, потому что является частью судьбы поэта, ощущавшего себя одиноким в своей каждодневной «борьбе» за просвещение. Тема одинокого человека, затерявшегося в лабиринте человеческих страстей открывается благодаря автобиографическому контексту псалмов. Впервые об этом заговорила исследователь Д. К. Мотольская в 1947 году. Ломоносов в псалмах просит Бога не позволить «врагам возвеселиться» и торжествовать над его несчастьями.

Переложениями псалмов после Ломоносова будут заниматься Тредиаковский, Сумароков и многие другие поэты. Как видим, уже у Ломоносова эти переложения обретают личностное начало, которое образует приращение новых смыслов.

Переложения псалмов 34, 143, 145

Перейдем к следующему произведению Ломоносова - «Ода, выбранная из Иова». Оно посвящено также переложению библейского текста, но на этот раз в центре внимания автора была «Книга Иова».

Кратко напомним сюжет этой Книги. Это библейское повествование о невинном страдальце Иове. У него есть огромные богатства - всё, о чем можно мечтать. И ангел поспорил с Богом о том, насколько бескорыстно ему предан Иов-праведник. Так Иов лишается всего: дома, имущества, родных, здоровья. На картине Репина запечатлен момент, когда к Иову пришли друзья, сели молча и сидели три дня.

И. Е. Репин «Иов и его друзья» (1869)

И тут Иов воскликнул, проклиная тот день, когда он родился. На протяжении многих лет его учили, что беда - это Божья кара. Но почему сейчас страдает он - невинный человек? Жена говорит Иову: «Прокляни Бога и ты умрешь». Но Иов твердо стоит на своей вере. Но вот в этот момент, когда друзья приходят к нему, Иов не выдерживает. В его понимании Бог не может быть несправедлив. Иов кричит в споре о том, что не хочет никого слышать, что вокруг отвратительная жизнь, что нет справедливости, что нечестные и злые люди господствуют над праведными, что человек смертен, а бытие его неимоверно трудно. Иов доходит до такой точки накала, что вызывает Бога на суд. И вот, все умокают. Раздается глас Бога: «Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь» (Иов 38:2-4). Далее идут поэтические строки описания природы, животных, после чего Бог спрашивает Иова: «Можешь ли посылать молнии, и пойдут ли они и скажут ли тебе: вот мы? Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму?» (Иов 38:35-36). Бог спрашивает его, как он может брать на себя решать тайны провидения? И Иов изрекает: «Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал» (Иов 42:3). У него больше нет вопросов. Он прикоснулся к Богу. Бог, убедившись в вере Иова, возвращает ему потерянное: Иов прожил «насыщенные дни» - 140 лет жизни. Перед нами развязка Книги Иова.

«Ода, выбранная из Иова» представляет собой поэтическое толкование библейской Книги. Ломоносов, беря за основу этот древний сюжет, следует логике речи Бога.

О ты, что в горести напрасно
На бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно
Он к Иову из тучи рек!

По сути, ода Ломоносова представляет собой монолог Бога. Если Библия дает нам диалог Иова с Господом, то поэт опускает его слова. Вызывая Бога на суд и восставая против него, знает ли Иов, как была создана эта земля и как она устроена?

Где был ты, как передо мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей возжженных вдруг рукою
В обширности безмерных мест,
Мое величество вещали;
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи,
Когда взошла луна в ночи?

Сомнение в благости Творца для Иова переходит в сомнеие в благости мироустройства. Эта тема затем будет волновать Державина в оде «Успокоенное неверие» (1779). Перед нами теодицея: ода рисует картину мира, в котором нет места дьволу, в котором всё подчинено творческой воле Бога, который представляет собой воплощение разума. Его законы невозможно нарушить возмущенной воле земного человека:

Сие, о смертный, рассуждая,
Представь зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси
И без роптания проси.

Постепенно монолог Бога перерастает в оправдание добра, попытке увидеть мир выстроенным сообразно высшей идее.

Одной из ослепительных работ, посвященных исследованию «Оды, выбранной из Иова», является статья Ю. М. Лотмана. В ней он соотносит текст оды с историко-культурным контекстом, в результате приходя к неожиданным выводам. Советуем вам обязательно прочитать эту работу.

«Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного сияния» - одна из первых в русской литературе картин космического мироустройства. По сути, перед нами истоки философии космизма, которая со всей мощью завявит о себе в XX веке. Ломоносов создает образ природы, которая обладает смыслом, отражает разумность и мудрость ее Создателя:

Лице свое скрывает день;
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы чорна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.

Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкой прах,
В свирепом как перо огне,
Так я, в сей бездне углублен,
Теряюсь, мысльми утомлен!

«Размышление...» Ломоносова строится на противопоставлениях: песчинка - море; искра - лед; огонь - перо. Бесконечность процесса познания и встречающиеся на этом пути сомнения утверждают собой величие Творца. Если средневековое мышление полагало, что истина открыта только Творцу, то Ломоносов говорит об обратном: о способности человека проникнуть в тайны природы, узреть смысл Вселенной. Постигая мир, он постигает замысел Бога относительно человека.

Одним из актов этого миропостижения в «Размышлении...» являются научные гипотезы о природе северного сияния, присущее времени Ломоносова:

Там спорит жирна мгла с водой;
Иль солнечны лучи блестят,
Склонясь сквозь воздух к нам густой;
Иль тучных гор верьхи горят;
Иль в море дуть престал зефир,
И гладки волны бьют в эфир.

Северное сияние может возникать из-за воздействия электричества (теория Ломоносова); испарения земли; эфира. Эти три теории объединяются в «Размышлении...». Понять их смысл можно только с учетом диалога этого стихотворения с научным наследием Ломоносова, а именно с его работой «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих» (1753). В этой статье он исследует природу северного сияния и дает подробную картину его появления:

Над мрачною хлябию белая дуга сияла, над которою, за синею полосою неба появилась другая дуга того же с нижнею центра, цвету алого, весьма чистого. От горизонта, что к летнему западу, поднялся столп того же цвету и простирался близко к зениту. Между тем все небо светлыми полосами горело. Но как я взглянул на полдень, равную дугу на противной стороне севере увидел с такою разностию, что на алой верхней полосе розовые столпы возвышались, которые сперва на востоке, после на западе многочисленнее были.

Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. Т. 3. Труды по физике 1753-1754 гг. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1952. С. 87-89.

Виды северных сияний: рисунки Ломоносова

Наблюдение за северным сиянием и вызывает у человека ощущение «бездны»: словно нечто великое нависло над ним. Это Космос, бездонное пространство, которое вдруг явилось в воображении поэта «бездной». Чувство космоса у Ломоносова связано с особым пониманием Земли как Дома. Его мысли устремлены за пределы этого дома: к познанию того, что еще не понято человеком, но обязательно будет познано. По сути, перед нами «чертеж» программы исследования космоса:

Сомнений полон ваш ответ
О том, что окрест ближних мест.
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик творец?

Спустя почти век, в 1857 году, А. Фет в стихотворении «На стоге сена ночью южной...» продолжит эту традицию, идущую от Ломоносова:

Я ль несся к бездне полуночной,
Иль сонмы звезд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис.

И с замираньем и смятеньем
Я взором мерил глубину,
В которой с каждым я мгновеньем
Все невозвратнее тону.

Ф. Тютчев в стихотворении «День и ночь» (1839) также обратится к образу бездны:

Но меркнет день - настала ночь;
Пришла - и с мира рокового
Ткань благодатную покрова
Сорвав, отбрасывает прочь...
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами -
Вот отчего нам ночь страшна!

Не только русская поэзия, но и проза, драматургия будут возвращаться к образу бездны, каждый раз находя в нем новые смысловые грани.

Например, в «Грозе» А. Н. Островского изобретатель Кулигин процитирует духовную оду Ломоносова, и эта щемяая душу цитата проявит его одиночество и отчаянное противостояние уродливому миру: «КУЛИГИН. Очень хорошо, сударь, гулять теперь. Тишина, воздух отличный, из-за Волги с лугов цветами пахнет, небо чистое...

Открылась бездна звезд полна,
Звездам числа нет, бездне - дна» (действие 3, явление 3).

«Утреннее размышление о Божием Величестве» также рисует перед читателем научно обусловленную картину мира. На этот раз внимание поэта интересуют процессы, происходящие на солнце:

Там огненны валы стремятся
И не находят берегов;
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят.

Поэт-ученый, смотря на солнце, невольно задается вопросами: почему оно светит? Что происходит на солнце? Размышляя на этими вопросами, Ломоносов прибегает к средневековой метафоре солнца как света веры. Однако под пером Ломоносова эта метафора преображается в свет познания.

Близость художественного мышления поэта христианскому миропониманию не вызывает сомнений. Удивительным образом у него совмещаются научный и глубоко религиозный взгляды на мир. Познание и божественное откровение сливаются воедино:

Творец! покрытому мне тьмою
Простри премудрости лучи
И что угодно пред тобою
Всегда творити научи...

Кажется, прав был Александр Мень - русский философ, богослов и проповедник, - писавший о Ломоносове:

Для него самого зрелище природы, как откровение Божией мудрости, очищало душу, возвышало, и человек на лоне природы, перед звездным небом и перед чудесами мироздания, забывал о своем горе, о своем мало горе земном. Он вдруг чувствовал величие вселенной, и на этом фоне ему дышалось легче и просторнее. Вечность звучала здесь. Это особый опыт ученого, это опыт других ученых, которые черпали свой религиозный энтузиазм из созерцания природы.

Мень А. Мировая духовная культура. Христианство. Церковь. М., 1995. С. 278.

Ломоносов своими духовными одами начал серьезную традицию, которая будет унаследована русской философской лирикой - творчеством А. С. Пушкина, И. А. Бунина, А. А. Блока и других поэтов XIX-XX веков.

Подписывайтесь на , чтобы получать такие познавательные письма раз в неделю и больше понимать в русской литературе, да и не только. И главное: не переставайте читать.

Кинотворчество Андрея Звягинцева вызвает у меня всё больший интерес. Каждый его фильм представляет собой не только законченное самостоятельное произведение, но и серьезное размышление над насущными вопросами нашего времени. Важно, что это размышление в его творениях является не монологом, а приглашением к интенсивному диалогу, а точнее настоящим вызовом. «Левиафан» (2014) не стал исключением.

Сюжет построен на этапах постепенной утраты главным героем Николаем важнейших опор, без которых немыслима полноценная человеческая жизнь и человек вообще: родного дома, семьи, жены, друзей и, наконец, свободы. Внешняя причина этих утрат невероятно знакома большинству русских людей: власть имущие беспощадно стирают со своего пути «маленьких» людей, не считаясь ни с юридическими, ни с нравственными законами. Точнее, эти законы им попросту незнакомы. У Звягинцева мэр города предстает почти в зверином обличии. Он давно забыл о том, что такое сострадание, понимание и внимание к человеку и его нелегкой судьбе. Вроде бы всё и правда знакомо. Но картина не столько о судьбе русского человека и о социальных проблемах-катаклизмах, хоть они и занимают весьма серьезное место в «Левиафане», сколько о человеке как таковом. И первым сигналом философской углубленности кинокартины является уже ее название.

По сути, перед нами современная версия сюжета библейского Иова, если бы он жил в наше время. Библейский сюжет органично «вкрапляется» в бытовой, я бы даже сказал, чернушный. Поводов к подобным ассоциациям в фильме немало. Действие происходит на «краю света»: в никому неизвестном и всеми забытом городишке на берегу моря. Здесь тонут невесть когда построенные корабли и их обломки; от церкви остались только руины, среди которых собираются местные дети у костра, напоминая больше первых людей-язычников; люди же существуют среди беспросветной грязи, пьянства, забвения, страха, во многом напоминая все те же дикие и отдаленные тысячелетиями времена. Сам же легендарный Левиафан появляется трижды: скелетом неизвестного чудовища на берегу, словно позабытым здесь с древних времен; мелькающим в водных просторах своими темными контурами; в речи священника, покупающего хлеб в магазине. Этот священник и воспроизводит фрагмент библейской легенды об Иове.

Николай, как и Иов, теряет в своей жизни абсолютно всё. Строго следуя библейскому тексту, Звягинцев показывает своего героя невинной жертвой: он не совершил греха и даже более того, невероятными усилиями пытается добиться справедливости в сохранении родного дома, который является не только крышей над головой для него и его семьи, но и олицетворяет родовую память. Почему же страдает современный Иов? Имеет ли он право роптать на божественную волю, несправедливо лишившую его благополучия? Наконец, может ли он усомниться в этой воле и бросить ей вызов, как в свое время это сделал герой библейского текста? Вопросов здесь немало.

Государство обречено стать для человека чудовищем-Левиафаном уже потому, что оно возомнило себя властным над его судьбой. Тяжелые волны разбиваются о каменный берег. Вот-вот случится апокалипсис. Он, по сути, уже наступает. Внешне благополучный сюжет о сооружении церкви на месте безжалостно снесенного семейного жилища знаменует также и внутренний апокалипсис каждого из персонажей. Гибнет жена Лилия. Судьба Николая сломана вдребезги. Его сын обречен. В новой церкви читается лживая проповедь. За обликом священника скрыт змеиный лик. Такое кино шокирует и провоцирует одновременно: рушится всё, к чему можно вернуться как к опоре.

Но именно в этом несправедливом лишении кроется испытание, которому Сатана подвергает человека. Верим ли мы в Бога лишь потому, что наша жизнь благополучна? И утратит ли человек свою веру, когда столкнется с несправедливым наказанием, на которое его, безвинного, обрекает судьба? Здесь и кроется испытание дьявола, которое может породить в человеке ненависть к воле Бога. Иов пережил страшные бедствия, но не отрекся от Бога, за что тот вознаградил его вдвое. Современный же человек, по Звягинцеву, обнаруживает бездну между собственной жизнью, преисполненной лишений и несправедливости, и библейским терпением, в своем крайнем изводе приближенном к смирению. Поэтому режиссер, предлагая зрителю вариант легенды об Иове, не скрывает вины и самого человека.

Можешь ли ты удою вытащить левиафана и верёвкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? <...> Нет на земле подобного ему; он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости.

Иов. 40:20-22; 40:25-26

Если Иов смирился, услышав устрашающий Глас Бога, то герой нашего времени ведет себя иначе. Николай, убитый горем, говорит: «Где твой Бог милосердный? Если бы я свечки ставил и поклоны бил, у меня бы всё по-другому было?». Эта разница между древним и современным сюжетом проливает свет на смысл судьбы главного героя: чуда не происходит, избавления нет, чудовище беспощадно поглощает последние оплоты жизни. Жизнь разверзается бесконечной Пучиной.

В фильме невозможность нового Иова осмысляется как «язва» современности, которой больны все. Социальный конфликт (столкновение мэра и Николая) лишь дополняет, но не определяет эту невозможность. Мэр - «строитель чудотворный» только в буквальном смысле, когда возводит лживую церковь; он же и «горделивый истукан», воля которого возвышается над героем и губит всё, что препятствует ей. Но не менее горделивым оказывается и Николай, хотя и имеющий на то нравственные основания. В его телевизоре мелькают сюжеты, которые пропагандируют заботу государства о духовности. Один из них - история с Pussy Riot. Но образ власти в фильме иной: это толстый мэр, министры, которые во всем угождают ему, священник, который благословляет его на преступные деяния, безликие судьи, монотонно зачитывающие приговоры (это зачитывание неслучайно происходит в фильме дважды: в начале и в конце). Государство, беря на себя функции Бога, обречено изначально. И в этой своей обреченности, вызванной внутренним разложением, близким к самоуничтожению, власть оказывается подобной своим «рабам»-жителям.

«Левиафан» беспощадно предрек близящийся конец мира, в котором повинны все. Эта идея и потребовала от Звягинцева обращения к библейскому мифу, напряженный диалог с которым вывел картину на серьезный художественный уровень. Очевидно, что фильм заслужил полученные награды (победитель Каннского кинофестиваля, Золотой орел, Золотой глобус).