История и этнология. Факты. События. Вымысел. Диссидент номер один. Как князь Андрей Курбский Родину предал

Фигура князя Курбского в отечественной историографии является символической. В нем видят не просто выдающегося полководца и крупного государственного деятеля, но идеолога свободолюбивых взглядов и принципов, отважившегося бросить открытый вызов царю-тирану. Его послания Грозному именуются "первым дошедшим до нас документом русского диссидентства и эмигрантской прозы" 1 . При описании правления Ивана IV Курбский нередко выглядит антиподом государю-кровопийце. Иными словами, имеет место определенная политическая канонизация беглого князя.

Между тем, несмотря на столь важное место, отводимое Курбскому среди государственных деятелей русского средневековья, его биография изучена слабо. Основные работы о нем, имеющие главным образом публицистический характер, вышли еще в прошлом веке и ныне устарели. Исключением является лишь не потерявший своего научного значения сборник документов Н. Иванишева о литовском периоде жизни князя 2 .

В новейшей отечественной историографии новые факты из его биографии найдены И. И. Смирновым, А. А. Зиминым, Р. Г. Скрынниковым 3 . Наиболее полно его жизненный путь описан (исключая литовский период) в диссертации Ю. Д. Рыкова 4 . Много внимания уделено литературному творчеству Курбского и особенностям его сочинений как исторического источника 5 .

В зарубежной историографии значительное место занимает изучение литературного творчества Курбского, изданы с комментариями его сочинения. Особо выделяется единственное фундаментальное биографическое исследование И. Ауэрбах, в котором она подробно освещает московский и литовский периоды жизни боярина, его связи, окружение 6 . Этой же проблематике посвящены статьи О. П. Бакуса, вводящие в оборот неизвестные архивные документы, X. Котарского и X. Русса 7 .

Дата рождения князя устанавливается лишь на основе его собственных слов. В автобиографической части "Истории о великом князе Московском" он утверждает, что во время "Казанского взятия" 1552 г. ему было 24 года. Следовательно, он родился в 1528 году 8 . Первое упоминание Курбского в служебных разрядах относится к 1547 году. Он указан вторым в чиновном списке свадебного поезда князя Юрия Васильевича. В. Д. Назаров относит появление этого списка к сентябрю - октябрю 1547г., следовательно, это и можно считать датой начала служебной карьеры Курбского 9 .

Филюшкин Александр Ильич - кандидат исторических наук, преподаватель. Воронежский университет.

Его должностной рост был медленным: второе упоминание относится лишь к 1550 году. В Тысячной книге он назван сыном боярским 1-й статьи по Ярославлю (вместе с И. М. Троекуровым, причем Курбский стоит в списке на втором месте). Первый известный нам чин Курбского - "стольник в есаулах". Им он был в царской свите при походе на Казань в 1550 году. В том же году, ближе к августу, князь оказался воеводой в Пронске. После этого в мае 1551 г. Курбский - второй воевода полка правой руки, стоявшего у Николы Заразского при традиционной росписи войск по окским рубежам (он был в подчинении боярина П. М. Щенятева) 10 .

С осеннего Дмитриева дня 1551 г. (26 октября) Курбский служил "по ногайским вестям" в Рязани, вторым воеводой под командованием М. И. Воротынского, а с июня 1552г. - вторым воеводой полка правой руки под Каширой при обороне южных границ (первым был боярин П. М. Щенятев). Получив известия от тульского воеводы Г. И. Темкина-Ростовского о набеге на Тулу крымских и ногайских татар под началом Девлет-Гирея, Щенятев и Курбский выступили со своим полком от Каширы к Туле. В этом походе князь был ранен в голову, руки и ноги. Около 15 июня (но, возможно, и в декабре 1553 г. - датировка спорна) у него возник местнический спор с Д. И. Плещеевым 11 .

В 1552г. Курбский участвовал в "Казанском взятии", о чем позже вспоминал как о наиболее ярком и героическом эпизоде своей биографии. В "Истории о великом князе Московском" он подробно описал свой путь вместе с 13-тысячным войском через Рязанскую и Мещерскую земли, Мордовские леса "исходом на великое дикое поле". При осаде столицы Казанского ханства полк правой руки Щенятева и Курбского, состоявший из 12 тыс. конницы и 6 тыс. пеших стрельцов и казаков, располагался на лугу от р. Казанки до моста на Галицкую дорогу. С 29 августа они ставили осадные укрепления ("туры"). Именно этот полк принял на себя удар татарского войска, пытавшегося прорваться из осажденного города к спасительному лесу.

При прорыве Курбский преследовал казанцев: "Выеде из города и всед на конь и гна по них, и приехав в всех в них, они же его с коня збив и его секоша множество и преидоша по нем замертво многие, но Божиим милосердием последи оздравел". Князь получил много ран, был вынесен из боя без памяти двумя верными слугами и двумя царскими воинами. В своем спасении (благодаря крепким доспехам) он видел божий знак: "Паче же благодать Христа моего так благоволила, иже ангелом своим заповедал сохранити мя недостойнаго во всех путех" 12 .

Возможно, доблесть Курбского во время "Казанского взятия" оценил царь, и его приблизили ко двору. По словам самого князя, в мае - июне 1553г. он сопровождал Ивана IV во время "Кирилловского езда" (богомольная поездка Грозного по святым обителям с семьей - царицей Анастасией и новорожденным царевичем Дмитрием). Князь утверждал, что именно он вместе с И. Ф. Мстиславским и А. Ф. Адашевым передали царю пророчество старца Максима Грека, что Дмитрий умрет, если государь продолжит поездку. Иван IV не послушался, и Дмитрий погиб из-за небрежности няньки в водах Шексны. Грозный же, вопреки благим советам бояр и их противодействию, поехал в Песношский Яхромский монастырь к "злобесному" Вассиану Топоркову. У него он получил совет: "Не держи собе советника ни единаго мудрейшаго себя", он-то и вдохновил царя на "облютение" и злодейства 13 . Рассказ Курбского уникален и не лишен черт самовозвеличения как "государева первосоветника" и хранителя благочестия. Ни подтвердить, ни опровергнуть его нечем.

Вскоре воевода получил новую должность. В октябре 1553г., при выходе на Коломну по вестям о набеге ногаев Исмаил-мурзы, Ахтара-мурзы и Юсупа, он был первым воеводой полка левой руки. 6 декабря 1553г. первым воеводой сторожевого полка Курбский отправился на усмирение казанских татар арской и луговой стороны, "места воевать, которые где не прямят государю". Участие князя в покорении народов бывшего ханства длилось несколько лет. 8 сентября 1555г. он вновь был послан в Казань первым воеводой вместе с Ф. И. Троекуровым усмирять луговую черемису 14 .

В первый раз по возвращении Курбского с окраины Российского государства в июне 1556г. источники упоминают его с боярским чином. Во время выхода к Серпухову он состоял в свите государя - на последнем, десятом месте; при этом он вел местнический спор со вторым воеводой сторожевого полка окольничим Д. И. Плещеевым 15 . Однако вхождение в состав Боярской думы мало сказалось на карьере Курбского. В осенней росписи 1556г. по полкам на южных рубежах он вновь был назначен 1-м воеводой полка левой руки. Весной 1557 г. при аналогичной росписи князь занимает знакомую нам должность 2-го воеводы полка правой руки под командованием Щенятева 16 .

Продвижение молодого боярина ускорилось с началом Ливонской войны. В январском 1558г. походе на Ливонию Курбский и П. П. Головин возглавляли сторожевой полк. Боевые действия продолжались всю весну и лето, в их ходе Курбский вместе с Д. Ф. Адашевым командовал уже передовым полком. После падения Сыренска (июнь) П. И. Шуйский и Курбский должны были "промышляти над ыными немецкими городы". 30 июня пал Новгородок. Его осада длилась три недели, "и билися немцы добре жестоко и сидели насмерть". 6 июля воеводы доложили о своих успехах царю, и к ним с наградами - государевым жалованьем и золотыми - был послан И.

Заболоцкий. Под Юрьевом их полки разбили дерптского епископа и "гоняли по самый посад Юрьевской", захватили много пленных и трофеев 17 .

Исторически достоверные современные изображения Курбского не существуют.

Во второй половине 1558 г. Курбский был отозван с Ливонского фронта. Вместе с Ф. И. Троекуровым и Г. П. Звенигородским он был воеводой в Туле "по царевичевым вестем, как поворотил от Мечи", то есть с 21 декабря, а с 11 марта 1560 г. нес службу в качестве 2-го воеводы полка правой руки на южной границе 18 .

Весной 1560г. Курбский вновь на Ливонской войне. Во главе большого полка князь ходил "из Юрьева войною в немцы". С мая 1560 г. в боях под Феллином он являлся 1-м воеводой передового полка. 30 августа город пал. Воеводы были из-под него "отпущены в войну" на другую территорию Ордена. В автобиографии Курбский рисует свою исключительную роль при взятии Феллина: Грозный послал его под город в качестве "последней надежды": "Введе мя царь в ложницу свою и глагола мне словесами, милосердием разстворенными и зело любовными... [вынужден] тебя, любимаго моего, послати, да охрабрится паки воинство мое" 19 . Курбский здесь преувеличивает свою роль, в Ливонии он был одним из видных воевод, но все же не самым главным.

В 1562г. на Великих Луках годовали воеводы П. В. Морозов, В. Д. Данилов, царевич Симеон Касаевич, а с ними государевы бояре: И. И. Турунтай-Пронский и Курбский. Последний вместе с Троекуровым ходил "в войну" и вновь был ранен. Их отряд сжег посады и окрестности Витебска и Сурожа 20 . В августе 1562 г. состоялась неудачная для Курбского битва с литовцами под Невелем. В западных хрониках масштаб поражения русских войск сильно преувеличен. Согласно М. Бельскому, коронный гетман Ф. Зебржидовский послал из Озерищ капитана С. Лесневельского с 1500 солдат и 10 полевыми орудями. Отряд под Невелем столкнулся с превосходящими российскими силами под командованием Курбского. Князь похвалялся, что одними нагайками загонит неприятеля в Москву, но был разбит. Русские потеряли убитыми 3 тыс. - по М. Стрыйковскому; по другим данным - 7 - 8 тыс. (М. Бельский), 15 тыс. (А. Гваньини), поляков же погибло якобы 15 человек. Согласно польским источникам, именно боязнь наказания за столь позорное поражение и вызвала бегство Курбского из России. Однако А. Н. Ясинский обратил внимание на сообщение Псковской I летописи. В ней о сражении говорится лишь то, что "с обеих сторон потернулися и языков наши взяли у них". Таким образом, сокрушительного поражения полк Курбского не понес, но не смог разгромить меньшие силы противника. Описание битвы в польских источниках откровенно хвастливо и грешит многими неточностями: их авторы путаются даже в именах воевод, приписывая эту победу, кроме Лесневельского, С. Замойскому, Сенявскому, Зборовскому и Потоцкому 21 . Подобные свидетельства о разгроме Курбского под Невелем не заслуживают полного доверия.

В 1563 г. Курбский принял участие в Полоцком взятии. Он был третьим воеводой сторожевого полка (вместе с царевичем Ибаком, Щенятевым, И. М. Воронцовым). В феврале он поставил осадные укрепления ("туры") против острога до р. Полоты и у р. Двины соединился с полком В. С. Серебряного. Целью ночной постройки укреплений было устрашение осажденных перед началом переговоров об их сдаче. Но переговоры не дали результата, и в дальнейшем отряду Курбского пришлось оборонять "туры" от вылазок литовцев 22 .

Из Полоцкого похода Курбский возвращался в войске Ивана IV. После остановки в Великих Луках он был назначен с 3 апреля 1563г. 1-м воеводой в Юрьев Ливонский (под его началом оказались М. Ф. Прозоровский, А. Д. Дашков, М. А. Карпов, Г. П. Сабуров) 23 . В этой должности он и пребывал до бегства 30 апреля 1564 года.

Как видно, жизнь Курбского протекала в боях и походах, в "дальноконных градах", по его выражению. Он повоевал фактически на всех трех главных фронтах того времени: казанском, крымском и ливонском. В то же время, не приходится говорить о какой-то выдающейся роли его как полководца и командира. Лишь однажды он командовал, как первый воевода, большим полком (1560 г.), в основном же возглавлял сторожевой, передовой полки, полк левой руки или был вторым воеводой полка правой руки - должности отнюдь не ведущие в воинской иерархии. Нет оснований сомневаться в личной храбрости князя и его боевом опыте, но порой встречающееся в историографии мнение о Курбском как выдающемся и ведущем российском воеводе 1550-х - 60-х годов не подтверждается фактами. Оно основано на заявлениях самого князя, его восхвалении собственных полководческих талантов.

Помимо чисто военной деятельности единственный известный факт участия князя во внутриполитических делах - упоминания о проведении им смотров детей боярских, их поместных верстаний и определении земельного оклада. В Боярской книге 1556г. Курбский упомянут как руководитель дворянского смотра в Муроме в 1555 - 1556 годах. И. И. Смирновым обнаружен в архиве ряд грамот, выданных от имени Курбского. Они удостоверяли "добрую" службу дворян и использовались на смотрах. Об участии боярина в проведении поместного верстания упомянуто также в писцовой выписи от 7 сентября 1560 года 24 .

Проведение воинских и верстальных смотров считалось обычной обязанностью воевод и не свидетельствует о значительной роли Курбского в управлении государством и тем более в проведении курса реформ "Избранной Рады"; как показал Д. Н. Альшиц, нет никаких оснований причислять Курбского к ее членам ". Вопреки распространенной точке зрения, не был князь и приближенным государя и тем более членом Ближней думы. Он один раз упоминается в свите царя (1556 г.), да и то на последнем месте. Нет ни одного свидетельства о его участии в заседаниях Боярской думы; его подпись отсутствует на документах по разработке реформ 1550-х годов и законодательных актов того времени. Мнение о весомой роли Курбского во внутриполитической жизни России 1550-х - начала 1560-х годов основано, как и в предыдущем случае, лишь на его собственных заявлениях. До 1563 - 1564гг. Курбский ничем существенным не выделялся среди других бояр и воевод. Но в 1564 году, 30 апреля, он совершил поступок исключительный: князь бежал в Литву, а позже, в эмиграции, создал ряд обличительных сочинений, направленных на дискредитацию его былого господина - Ивана Грозного.

Оценка поступков Курбского в историографии неоднозначна. Одни, вместе с Н. М. Карамзиным, С. М. Соловьевым, Н. Г. Устряловым, В. О. Ключевским, А. А. Зиминым, В. Б. Кобриным и др., признают вынужденность данного поступка и оправдывают изменника 26 . Другие же указывают на факты, свидетельствующие об очевидном предательстве (С. Горский, Н. Иванишев, А. Н. Ясинский, С. В. Бахрушин, Р. Г. Скрынников, С. О. Шмидт и др.) 27 .

Вплоть до 1562г. карьера боярина абсолютно безоблачна, а в апреле 1563 г. он был назначен воеводой в Юрьев Ливонский. Этот факт его биографии оценивается по-разному. Кобрин, Скрынников считают, что данное назначение было проявлением опалы, судя по аналогии с Адашевым, тоже в свое время сосланным в Юрьев. Однако Ясинский обращает внимание на возражение, высказанное царем в его первом послании Курбскому. Иван IV утверждал, что если б Курбский подвергся опале, то он "в таком бы еси в далеком граде нашем (Юрьеве. - А. Ф.) не был, и утекание было тебе сотворити невозможно, коли бы мы тебе в том не верили. И мы, тебе веря, в ту свою вотчину послали". Ясинский подчеркивает, что, являясь юрьевским наместником, Курбский фактически оказывался наместником всей завоеванной территории Ливонии с достаточно широкими полномочиями (вплоть до права ведения переговоров со Швецией) 28 . Назначение на такую должность вряд ли можно расценивать как проявление опалы.

Есть, однако, и свидетельства того, что князь чувствовал себя на новом месте неуютно. Скрынников указывает, что уже через несколько месяцев по прибытии в Юрьев Курбский обратился с письмом к монахам Псково-Печерского монастыря: "И многажды много челом бью, - писал он, - помолитес обо мне окаянном, понеже паки напасти и беды от Вавилона на нас кипети многи начинают". За аллегорическим образом Вавилона, по словам ученого, скрывалась царская власть, от нее боярин ждал напасти и беды 29 .

Имелись ли основания для подобных ожиданий? Видимо, да. У князя, пытавшегося изобразить себя безвинно пострадавшим, рыльце было в пуху. Установлено, что уже в январе 1563г. Курбский завязал изменнические связи с литовской разведкой. 13 января 1563 г. Сигизмунд II в письме Раде Великого княжества Литовского благодарил витебского воеводу Н. Ю. Радзивилла "за старания в отношении Курбского" и дозволял переслать его послание Курбскому или Мстиславскому. В письме говорится о некоем "начинании" князя-изменника. По заключению Скрынникова, речь идет о передаче им сведений о передвижении русской армии, что способствовало поражению русских войск в сражении 25 января 1564 г. под Улой 30 .

Как указывает Иванишев, незадолго до бегства, в начале 1564г., Курбский получил из Литвы два письма (от Сигизмунда II и от Радзивилла и Е. Воловича), гарантирующих беглецу поддержку, теплый прием и награду. В привилее Сигизмунда на Ковельское имение сказано, что боярин выехал "з волею и ведомостью нашою господарскою и за кглейты (опасные грамоты. - А. Ф.) нашим службам в подданство наше господарское приехал". В завещании от 24 апреля 1583 г. Курбский утверждал, что в 1564г. ему было обещано за эмиграцию богатое содержание 31 .

По Скрынникову, кроме предательских сношений с литовцами, "измена Курбского... заключалась в том, что он, состоя в родстве с удельным князем Владимиром Андреевичем Старицким, обсуждал вместе с другими членами Боярской думы проект низложения Ивана IV и передачи трона князю Владимиру". Думается, роль Курбского в заговорах, связанных с фигурой Старицкого, Скрынниковым преувеличена. Она основана на поздних тенденциозных обвинениях, возведенных царем на беглого боярина в письмах и наказах послам. Независимыми источниками факт связи Курбского со сторонниками Владимира Андреевича не подтверждается, князь же в своем третьем послании его отрицал: "Воистину, о сем и не мыслих, понеже и не был достоин того" 32 . Таким образом, утверждение Курбского о внезапности его бегства из России из-за опасения несправедливых гонений является ложным. Он бежал, опасаясь раскрытия своих изменнических связей с литовцами, но перед этим позаботился о гарантиях оплаты своего предательства. Скрынников обратил внимание на опубликованное Г. З. Кунцевичем свидетельство Литовской метрики о выезде князя. Когда последний пересек границу, обнаружилось, что он обладает огромной суммой денег: 300 золотых, 30 дукатов, 500 немецких талеров и 44(!) московских рубля. Происхождение этих денег неизвестно, но показательно, что они практически все в "иностранной валюте", что позволяет предположить: за измену боярин получил не только земельные, но и денежные пожалования 33 .

Устрялов приводил следующую легенду об обстоятельствах побега: "В та же лета (1564г. - А. Ф.) во граде Юрьеве Ливонском быша воеводы князь Андрей Михайлович Курбский да зять его Михаиле Федорович Прозоровский. Князь же Андрей, уведав на себя царский гнев и не дождався присылки по себя, убояся ярости цареви. Помянув же прежния свои службы и ожесточися. Рече же супружнице своей сице: "Чесо ты, жено! Хочеши: пред собою ли мертвым мя видети, или за очи жива мя слышати!" Она же к нему рече: "Яко не точию тя мертва хощу видети, но ниже слышати о смерти твоей, господина моего, желаю!" Князь же Андрей прослезився, и, целова ю и сына своего деятолетна суща, и прощение сотворив с ними, и чрез стену града Юрьева, в нем же бысть воеводою, прелезе; ключи же врат градных поверже в кладезь. Некто же верный раб его, именем Васька, по реклому Шибанов, приготовя князю своему кони оседланы вне града, и на них седоша, и к литовскому рубежу отъехаша и в Литву приидоша" 34 .

Однако обстоятельства бегства были не столь романтическими. Курбский выехал 30 апреля 1564г. с тремя лошадьми и 12 сумами добра. По Ниенштедту, он бросил беременную жену. Путь князя лежал через замок Гельмет, где он должен был взять проводника до Вольмара; там его ждали посланцы Сигизмунда. Но гельметцы арестовали изменника, ограбили его и как пленника повезли в замок Армус. Там местные дворяне отняли у него лисью шапку, отобрали лошадей. В Вольмар Курбский прибыл ограбленный до нитки. Позже Курбский судился с обидчиками, но вернул лишь некоторую часть похищенного. В эмиграции он особо жалел об оставленных в России дорогих доспехах и библиотеке. Литовский воевода А. Полубенский предлагал выменять их на русских пленных, но ему отказали 35 .

Позже Курбский связывал свое бегство с угрозой гонений и репрессий: "Изгнанну ми бывшу без правды от земли Божий и в странстве пребывающу... И мне же нещасливому что въздал? Матерь ми, и жену, и отрочка единаго сына моего, в заточению затворенных, троскою (горестью [польск.]. - А. Ф.) поморил; братию мою единоколенных княжат Ярославских, различными смертьми поморил, служащих ему верне, имения мои и их разграбил, и над то все горчайшего: от любимаго отечества изгнал, от другов прелюбезных разлучил!" (Предисловие к "Новому Маргариту") 36 . Однако описанные князем гонения имели место после его бегства и были во многом им же и спровоцированы. То, что Курбский во всех своих произведениях стремился оправдать эту измену и подвести под нее высокоморальные основания, показывает, насколько этот вопрос мучил его совесть.

Беглый боярин, видимо, ненапрасно боялся опалы. Иван IV отмечал, что князь изменил "единаго ради малаго слова гневна", значит, оно все же прозвучало. В наказе послам в Литву 1565г. Грозный велел говорить: "Учал государю нашему Курбский делати изменные дела, и государь был хотел его наказати, и он, узнав свои изменные дела, и государю нашему изменил". В беседе с литовским послом Ф. Воропаем Грозный клялся "царским словом", что он не собирался казнить боярина, а хотел лишь убавить ему почестей и отобрать у него "места" (вотчины? должности? - А. Ф.) 37 . Позже в своих письмах и наказах послам царь разрисовал "измены" Курбского. Однако это сделано задним числом, в 1564г. если что-то князю и грозило, то лишь "малое слово гневно".

За свою измену, помимо денег, Курбский получил земельные пожалования. 4 июля 1564 г. он получил грамоту на владение Ковельским имением (вотчиной князей Любартовичей-Сангушков). Речь шла не о полной собственности, он получил имение в так называемую "крулевщину". Оно принадлежало короне и давалось по личному распоряжению короля во временное владение за особые заслуги, на условиях несения военной службы. Таким образом, по выражению Ю. Бартошевича, князь в Литве стал "только заурядным арендатором" 38 .

Во владении Курбского в составе Ковельского имения находились замки в Ковеле и в местечке Вижве, дворец в Милановичах и 28 деревень. Все это было разделено на три волости: Ковельскую, Вижовскую и Миляновичскую. Кроме того, Курбский получил должность старосты Кревского в Виленском воеводстве и мог участвовать в заседаниях сейма. Позже владения князя расширились: 23 ноября 1568г. ему была пожалована Смедынская волость, а 27 июля 1568 г. - ленное право на 10 сел в Упитской волости 39 .

Полученные пожалования надо было отрабатывать, и Курбский повел войска на свою бывшую родину, которую в своих письмах Грозному трогательно называл "землей божией". Уже в сентябре 1564 г. князь командовал передовым полком в литовской армии, осадившей Полоцк (вместе с волынским воеводой, Луцким, Виленским и Брацлавским старостой Б. Ф. Корецким). Принимал он участие и в других походах на Россию. Скрынников приводит яркие свидетельства из архивных документов о поведении беглого боярина в одном из таких походов. Курбский окружил русский отряд, загнал его в болото и разгромил. Эта победа вскружила ему голову, и предатель стал просить у Сигизмунда 30-тысячную армию для похода на Москву. При этом он восклицал, что если ему не доверяют, то пусть прикуют цепями к телеге и приставят караул, который застрелит его в ту же секунду, когда литовцы усомнятся в его намерениях. На этой телеге Курбский готов был вести войска на Москву и добыть русскую столицу для польского короля 40 .

Курбский не осознавал (или не хотел признавать) свой невысокий статус в эмиграции. При бегстве он рассчитывал на определенные привилегии, понимая их в соответствии с воспитанием московского боярина, для которого близость к царю означала право на вседозволенность и произвол. Отсюда и его дикое, с точки зрения шляхтичей, поведение. Он присвоил себе титул князя Ковельского и стал самовольно раздавать своим слугам земельные пожалования (ковельский урядник Иван Калымет получил села Секунь и Сушки, а А. Барановский - с. Борки). "Москаль" быстро перессорился с соседями, учинял разбойные нападения на них с применением огнестрельного оружия. Новый владелец Ковеля чинил произвол и по отношению к подданным - в стиле своего былого господина, Ивана Грозного. Например, финансовые споры лета 1569 г. с ковельскими евреями он попытался решить просто и радикально: посадил несчастных во дворе своего замка в пруд с пиявками и держал их там до вмешательства властей. Королевскому приказу отпустить страдальцев Курбский подчинился крайне неохотно. Его слуга возражал королевским посланцам: "Разве пану не вольно наказывать подданных своих, не только тюрьмою или другим каким-либо наказанием, но даже смертью?" 41 . Из этого эпизода видно, что обличение произвола сильных мира сего для князя-эмигранта было лишь абстрактной теорией. На практике он исповедовал принципы своего идейного оппонента, Ивана Грозного: "Жаловать своих холопов вольны, и казнить вольны же".

Помимо ссор с соседями и конфликтов с властями, много неприятностей принесла Курбскому его женитьба в 1571 г. на княгине Марии Юрьевне Голшанской. Его русская семья, судя по всему, погибла в опричнину. Для Голшанской он был уже третьим мужем (первый - А. Я. Монголт, от которого остались дети Андрей и Ян, и второй - М. Т. Козинский, от него - дочь Варвара, бывшая замужем за Юрием Збаражским). Брак был выгоден беглому боярину: он породнился со знатными литовскими фамилиями: князьями Сангушками, Збаражскими, Соколинскими, Полубенскими, Сапегами, Монголтами и Воловинами. К его владениям присоединялись богатые земли Голшанской: имения Дубровины, Шешели, Крошты, Жирмоны, Орловкишки и Осмиговичи в нескольких поветах.

Однако новые родственники вовлекли Курбского в склоки и свары, царившие в их семействе. Мария враждовала со своей сестрой Анной. Дело доходило до вооруженных стычек между их дворовыми людьми. К 1578 г. в судебных документах накопилось более 200 выписок по их взаимным тяжбам. Кроме того, Мария передала новому мужу все свои земли, что вызвало вражду к нему со стороны Яна и Андрея. Супруги же явно "не сошлись характерами": Мария была женщиной волевой, решительной, очень религиозной (постоянно носила с собой церковные книги и ковчежец с мощами), тогда как Курбский пытался обращаться к ней, по образному выражению Опокова, согласно с московской пословицей: "Люби жену, как душу, но тряси, как грушу". Марию это раздражало, литовская княгиня не привыкла к подобным обычаям.

В 1577г. по указанию своей госпожи служанка Голшанской и ее брат похитили архив князя из его Дубровицкого имения. Мария передала его Андрею и Яну. При розыске по краже со взломом Курбский обнаружил мешочек с песком, волосами и другими "колдовскими" предметами. То, что княгиня насылала на него чары и ворожбу, произвело на князя удручающее впечатление. Он посадил ее под домашний арест в Ковельском замке, но оттуда она сумела передать весточку сыновьям, и Андрей Монголт с вооруженным отрядом начал громить имения Курбского. Мария пожаловалась в суд, что московит выбил из служанки Раины признание в краже, велев своему слуге изнасиловать ее в тюрьме.

Столь острый конфликт в 1578 г. завершился разводом. На предшествовавшем ему суде Курбскому пришлось отвечать, почему он жене чинил "бои, мордерство и окрутенство". Князь, в силу психологии московского боярина, своей вины не видел и недоуменно возражал, что всего-то "вежливенько стегал ее плеткой" 42 . Фактически ему пришлось откупиться от Голшанской, удовлетворив ряд ее финансовых претензий.

По законам Великого княжества Литовского, владелец Ковеля, несмотря на развод, не мог вступить в новый брак до смерти своей прежней супруги. Между тем в 1579г. он женился на Александре Семашке, дочери Кременецкого старосты. От нее Курбский имел двух детей: Марину (1580 г.) и Дмитрия (1582г.). Однако рождение наследников означало угрозу для прав на имение Марии Голшанской и ее детей. И тогда в 1582 г. она начала новый судебный процесс, объявив свой развод и новый брак Курбского незаконными. Суд грозил князю большими неприятностями. Он в ответ собрал свидетельства о том, что Мария изменяла ему со слугами, но это не давало оснований для оправдания его второго брака. К тому же владелец Ковеля был уже издерган постоянными судебными разбирательствами: в 1580г. - с королевским секретарем В. И. Борзобогатым-Красенским по поводу набора гайдуков для армии, в 1581 г. - с Я. К. Жабою-Осовецким, отказавшимся выполнять распоряжения Курбского и за это согнанным с его земель, в 1582 г. - со вдовой Н. Вороновецкой, обвинявшей Курбского в организации убийства ее мужа Петра. В 1582г. также была тяжба с крестьянами Смедынского имения, зимой 1583 г. - с И. Пятым Торокановым-Калиновским по ложному доносу. Курбский искал спасения в военной деятельности: на период его нахождения в действующей армии (например, в 1579 и 1581 гг.) по литовским законам все судебные дела против него приостанавливались. На суд о разводе он предпочел не являться, ссылаясь на болезнь.

Между 6 и 24 мая 1583г. Курбский, находясь в глубокой депрессии, умер в своем имении в Ковеле. Он был похоронен в Ковельском монастыре Святой Троицы в Вербке. Княгиня Александра Семашка сумела вступить во владение его имением, однако использовала доход с него исключительно для собственных увеселений. Она устраивала балы с жолнерами и проматывала нажитые мужем деньги. Это не осталось незамеченным властями, и с 1585 г. корона начинает отбирать у нее одну деревню за другой. В 1590 г. Ковельское имение было конфисковано и затем передано малогостскому кастеляну А. Фирлею, зятю Марии Голшанской. Но потомки Курбского освобождать его не спешили, и тогда 17 июня 1597 г. гайдуки Фирлея ворвались в Ковель, перебили слуг Семашки и выгнали княгиню в сопровождении уцелевшей дворни, ограбленной до нижней одежды 43 .

Судьба потомков Курбского оказалась связанной с Россией. В 1656г. в бою под Великими Луками русской армией был взят в плен его внук Каспар. Он был перекрещен под именем Кирилла и некоторое время служил царю Алексею Михайловичу, так как после взятия Полоцка и Витебска его имение оказалось на территории, отошедшей к России. После того, как по Андрусовскому перемирию (1667г.) Полоцк и Витебск вернули Речи Посполитой, Каспар-Кирилл вновь оказался на службе Польско-Литовского государства.

В 1684 г. Александр, младший сын Каспара-Кирилла, выехал в Россию, перешел в православие под именем Якова и, соблазнившись богатым жалованием, попросился в русское подданство. В награду за выезд и крещение он получил 50 рублей, лисий кафтан, персидские шелковые штаны и другую одежду, а в 1685 г. - 100 рублей на покупку и построение двора. (В дальнейшем он служил в чине стольника, о его потомстве ничего неизвестно.) В 1686 г., узнав об этих милостях, в Россию выехал на службу и его старший брат Александр. Видимо, в качестве фамильной черты у Курбских осталось стремление переменить родину на более выгодное место жительства. Как рок, преследовали Курбских (их фамилия стала писаться "Крупские") и семейные неприятности, мучившие в свое время и А. М. Курбского. В 1693 г. Яков убил свою жену и был за это сослан в Сибирь. Род в дальнейшем пресекся 44 .

Таким образом, последний, литовский период жизни Курбского представлял собой своеобразную хронику судебных разбирательств и семейных скандалов. Но именно в это время князь интенсивно занимался эпистолярным творчеством, благодаря которому он и вошел в историю. Его литературную деятельность можно разделить на три направления: знаменитая переписка с Иваном Грозным (сюда же относится памфлет "История о великом князе Московском"), полемические письма на культурно-религиозную тематику, переводы и комментарии к произведениям христианских теологов и церковным текстам.

Первые эпистолярные опыты Курбского относятся к 1563 - 1564гг., к периоду Юрьевского наместничества. Он вступил в переписку со старцем Псково-Печерского монастыря Вассианом Муромцевым, обсуждал с ним некоторые богословские вопросы, а также выступил с критикой существующих в России порядков. Во втором послании Вассиану боярин подробно разобрал бедствия каждого из сословий (священников, "воинского чина", купцов и земледельцев) и обвинил в них лиц "державных, призванных на власть от Бога", которые "сверепие зверей кровоядцов обретаются... неслыханные смерти и муки на доброхотных своих умыслиша". Князь гневно писал "о нерадении же державы и кривине суда и о несытстве граблении чюжих имений". Причину этого Курбский видит в отступничестве от православия, нарушении благочестия и происках дьявола 45 .

Данную тему Курбский развил в обличительном письме Ивану Грозному, написанном сразу после бегства из России 30 апреля 1564 года. Оно содержало две основные идеи: жалобы Курбского на несправедливые гонения на него и других "сильных во Израили" воевод и обвинение Ивана IV в неправедном, антихристианском, чуть ли не еретическом поведении 46 . Князь доказывал несоответствие облика Грозного идеалу православного царя и перечислял эти расхождения по пунктам. Царь стал "супротивным" православию, потому что уничтожил лучших представителей своего богоизбранного народа ("Нового Израиля"). Вместо них он окружил себя злыми "ласкателями", развращающими душу государя и толкающими его на неправедные деяния. Курбский делал намеки и на склонность Ивана к сексуальным извращениям и незаконность его происхождения (незаконный сын Елены Глинской и И. Ф. Овчины-Телепнева-Оболенского). Все это, по мнению князя, сближало Ивана IV с Антихристом. Разъяренный столь дерзкими обвинениями, царь сочинил ответ - почти в 20 раз более пространный, чем послание Курбского. В своем письме он развивал две темы. Первая - концепция неограниченной царской власти, данной ему от Бога; Курбский, не захотев слепо выполнить волю государя и принять мученическую смерть, стал изменником. Второй темой была злокозненная и преступная деятельность аристократии во главе с Курбским, Адашевым, Сильвестром, Д. И. Курлятевым и другими. Грозный подробно перечисляет их подлости и измены, начиная с так называемой эпохи "боярского правления" и кончая бегством Курбского. При этом он прибег к особому приему: Иван IV заявил, что в 1550-е годы был обманным путем отстранен от власти, а всеми делами в стране заправляли изменники - бояре и поп Сильвестр. Поэтому обвинения, брошенные Курбским царю, в необоснованных репрессиях и разорении державы, относятся к ним, друзьям и соратникам князя, а царь в качестве карающей божьей десницы разогнал и наказал изменников, "которых везде казнят" 47 .

Такая трактовка истории 1550-х годов оказалась совершенно неожиданной для Курбского. Он сочинил ответ, но исследователи называют его "загадочным". На царские обвинения он ничего не возразил, ограничившись общей критикой литературного стиля послания: "Широковещательное и многошумящее твое послание... иже от неукротимаго гнева с ядовитыми словеси отрыгано, еже не токмо цареви, но и простому, убогому воину сие было не достоило... паче меры преизлишне и звягливо (крикливо. - А. Ф.)... туто же о постелях, о телогреях... яко бы неистовых баб басни". Остались неопровергнутыми заявления об узурпации власти государя "синклитом" во главе с Адашевым и Сильвестром, "начальниками" Курбского и других бояр. Второе письмо князя было написано, по предположению X. Ф . Грехема, около 1569 - 1570гг., но так и не было отправлено к царю. Видимо, беглый боярин чувствовал слабость и беспомощность своего ответа 48 .

В 1577г., после успешного похода на ливонские земли, Иван IV, торжествуя, написал Курбскому из Вольмара, занятого русскими войсками, новое послание, повторяющее те же основные идеи. Тогда Курбский написал сразу несколько сочинений; одни исследователи объединяют их в Третье послание Курбского (как основной текст и два постскриптума), другие же рассматривают как 3-е, 4-е и 5-е послания 49 , датируемые 1579 годом. В них князь ответил на ряд обвинений, выдвинутых в Первом послании Грозного. Для убедительности князь включил в свой текст два отрывка из "Парадоксов" Цицерона и отослал Ивану IV сразу и второе, и третье послания. Их содержание, по наблюдению Грехема, вызвало крайнее раздражение царя. В письме Стефану Баторию от 21 ноября 1579 г. Грозный, в гневном запале, обвинил князя в том, что он "навел" на Русь Батория, науськивал на Россию крымского хана и хотел убить государя 50 .

Что же вызвало такую ярость? В Третьем послании Курбского утверждалось, что "изменный синклит" его друзей, Адашева и Сильвестра, на самом деле состоял из праведников, своими советами и наставлениями направлявших лютого и грешного государя на истинный путь. Они Ивана "исторгнувши от сетей диявольских", но он "избил" советников-праведников и тем самым проявил свою подлинную, антихристову сущность. Все встречные обвинения Грозного Курбский объявил клеветническими. Таким образом, в своем послании Курбский дал совершенно противоположную трактовку истории 1550-х годов, хотя в ней фигурировали те же лица.

Новое истолкование минувших событий князь развернул на страницах знаменитого памфлета "История о великом князе Московском". Там впервые прозвучало название этого "синклита": "Избранная Рада". Так князь именовал фактическое, хотя и неофициальное правительство середины XVI в., состоявшее из чуть ли не полусвятых мужей. Согласно политическим воззрениям Курбского, Иван, воспитанный в пороках, не имел права самостоятельно, бесконтрольно править и потому должен был окружить себя советниками-праведниками. С их деяниями связаны самые славные и героические страницы российской истории 1550-х годов. Прогнав их от себя в 1560г., царь окончательно превратился в Сатану на троне, Антихриста, и начал гонения на новых христианских мучеников. Боярин посвятил несколько глав своей "Истории" мартирологу убиенных Грозным с описанием леденящих душу подробностей его злодеяний.

Вопрос о времени создания "Истории" остается спорным. Наибольшее распространение получила версия Зимина, считавшего, что она написана около 1573 г. с целью дискредитировать Ивана IV в глазах польских и литовских дворян, помешать избранию Грозного на престол Речи Посполитой во время первого польского бескоролевья. Однако другие исследователи склонны пересмотреть такую датировку. И. Ауэрбах называет временем работы Курбского над данным произведением 1581г., В. В. Калугин - 1579 - 1581 годы. Заслуживают внимания аргументы С. А. Елисеева. Он указал на то, что нет свидетельств хождения памфлета в Польско-Литовском государстве в то время. В Третьем послании Курбский не упоминает "Историю", хотя для него вообще характерны ссылки на свои сочинения. Поэтому гораздо вероятнее, что она была написана после возобновления полемики, в 1577 - 1579 годах. Если учесть содержащееся в памфлете глухое пророчество об убийстве Грозным своего сына, совершенном в 1581 г., то наиболее приемлемой датой создания "Истории" следует признать 1581 - 1583 годы 51 .

Переписка Грозного и Курбского является важным историческим источником. На ее основе в отечественной и зарубежной историографии были созданы теория "двух Иванов" (хорошего царя при благих советниках и изверга после освобождения от их нравственного влияния) и концепция "Избранной Рады" (особого правительства реформаторов 1550-х годов). Однако до сих пор в науке идут споры, как отделить в переписке отображение исторической реальности от субъективных, полемических выдумок царя Ивана и князя Андрея. В основном дискуссия ведется вокруг проблемы "Избранной Рады": одни ученые безоговорочно доверяют словам Курбского о ее существовании, их оппоненты (И. И. Смирнов, А. Н. Гробовский и др.) видят в концепции "Рады" политический миф, походя созданный князем-эмигрантом и ставший впоследствии историографическим стереотипом 52 .

Находясь в Литве, Курбский, помимо полемики с русским царем, активно вмешивался в споры по церковно-догматическим вопросам. Впервые он обратился к этой теме еще в последний год своего пребывания в России, в письмах к Вассиану Муромцеву и в "Ответе о правой вере Ивану многоученому" (протестантскому пастору И. Виттерману), видимо, написанном тогда же. В эмиграции он посвятил свои произведения в основном двум вопросам: борьбе против церковной унии, обличению догматических и литургических заблуждений западной церкви и апологетике русского языка и церковно-православной культуры на землях Великого княжества Литовского. Курбский резко критиковал католичество, протестантство и прочие "ереси", отстаивал позиции православия в Речи Посполитой. Он не стремился создать вокруг себя сколько-нибудь крупное общественное движение, но вел переписку со многими представителями православного литовского дворянства, в среде которого и пропагандировал свои взгляды. В числе его адресатов были князь Константин Острожский, московский эмигрант, живший при дворе князя Ю. Слуцкого старец Артемий, владелец типографии в г. Вильно Кузьма Мамонич, паны Кодиан Чаплич, Федор Бокей Печихвостый и Остафий Троцкий, львовский мещанин Семен Седларь и другие 53 .

Наряду с перепиской, антизападную пропаганду Курбский развернул в своей литературной и переводческой деятельности. Возможно, в его окружении была составлена Толковая псалтырь с антииудейской направленностью. Он составил сборник под названием "Новый Маргарит", состоящий из 72 статей, с новыми переводами сочинений Иоанна Златоуста, его жития, а также с собственной работой "О знаках книжных", посвященной теории пунктуации, и "Предисловием", содержащим автобиографические сведения и характеристику Ивана Грозного как Антихриста. Князю-эмигранту приписывают и одно из Сказаний о Максиме Греке (которого он считал своим духовным учителем), комментарии к трудам Иоанна Дамаскина и другие работы.

Для переводческой деятельности и литературного творчества необходимо было обладать широкими познаниями. О Курбском можно говорить как об одном из образованнейших русских людей XVI века. Он изучал науки и языки, был знаком с грамматикой, риторикой, диалектикой, астрономией, уже в пожилом возрасте выучил латынь. Судя по его сочинениям, он знал философские сочинения Аристотеля, Цицерона, Парменида, Эпикура, Платона, Эразма Роттердамского, Кирилла Александрийского. Он прекрасно ориентировался в патристике и в произведениях христианских теологов. На страницах его трудов фигурируют имена Филона Александрийского, Григория Нисского, Оригена, Фомы Аквинского, Григория Паламы, Августина Блаженного, Амвросия Медиоланского, Тертуллиана, Лютера и других.

Список приписываемых Курбскому переводов говорит сам за себя: два отрывка из "Парадоксов" Цицерона, "Источник знания" Иоанна Дамаскина, "Слово Иоанна Златоустого на пентикостие о святом дусе", 44 - 47-я беседы Иоанна Златоуста на Евангелие от Иоанна, "От другие диалектики Иона Спакинбергера о силлогизме вытолковано", "Диалог" патриарха Геннадия Схолария, творения Симеона Метафраста, отрывки из Хроники Евсевия Кесарийского, "Повесть о Варлааме и Иоасафе", "Епифания, епископа Кипрского о восстании из мертвых свидетельство", послание Игнатия Богородице и "ответ" ему Богородицы, произведения Василия Великого, Григория Богослова, Дионисия Ареопагита 54 .

Курбский был первым из древнерусских книжников, обладавшим столь обширными философскими знаниями, и выработавшим собственную систему воззрений на общество, государство, человека. В ее основе лежала идея, что человеческий разум и Бог подобны друг другу, в чем можно усмотреть элементы рационализма, как, например, в цитируемом в "Истории о великом князе Московском" совете Ивану Грозному Максима Грека: "Не выполняй богомольный обет, если он неразумен" (sic!). Мудрый совет князь считал проявлением разума, а стало быть, и божества.

Эти взгляды и обусловили особенности политических воззрений Курбского и его оценки правления Ивана IV. Он отстаивал необходимость участия в управлении страной советников- праведников, носителей "дара духа" и "правости душевной". Его позицию нельзя свести только к защите права боярства вмешиваться в управление страной и дела царя, как это иной раз делается в исследовательской литературе. Соотношение "советники - царь - Бог" у Курбского тоньше. У него есть советники святые, приводящие жизнь морально неустойчивого царя в соответствие с божьими заповедями. Их антиподом выступают "злые ласкатели", сбивающие государя с пути истинного: "Бесосогласным твоим бояром, губителем души твоей и телу, иже тя подвижут на Афродитские дела и детми своими паче Кроновых жерцов действуют" 55 .

Отсюда и вытекала главная идея князя, иллюстрируемая им концепцией "Избранной Рады": Иван Грозный, не наделенный добрыми человеческими качествами, должен был окружить себя советниками-праведниками для придания своей власти божественной легитимности. В противном случае упивающийся самовластьем царь, по Курбскому, тешится мыслью встать вровень с Богом ("Аще бессмертным мнишь собе?"). За это неизбежно последует возмездие, падение и превращение в Сатану (в "Истории" ее автор приводит в подтверждение данной мысли легенду о царе Фосфоре). По общей мысли Д. С. Лихачева и А. Н. Гробовского, князь описывает правление Ивана в своеобразном жанре "антижития" 56 . Это история одного человека, одного царствования, созданная по всем законам житийной литературы, но с противоположной расстановкой акцентов, раскрывающей грехопадение "некогда праведного царя". Очевидно отличие взглядов Курбского от позиции Грозного и официальной политической идеологии Московской Руси, трактовавших монарха как носителя Божьей воли. Князь вносил в политическую теорию нравственно-этические принципы, основанные на православном учении и европейской философской мысли.

Таким образом, Андрей Михайлович Курбский по своим взглядам, уровню культуры и образованности действительно опередил свое время. Чего нельзя сказать о его деятельности на ниве государственной службы, где он был лишь одним из многих бояр и воевод, а затем стал изменником.

Примечания

1 . ВЕНЦЛОВА Т. Тщетные усилия. История князя Андрея Курбского. - Вильнюс, 1993, N 3, с. 118.

2 . ГОРСКИЙ С. Жизнь и историческое значение князя Андрея Михайловича Курбского. Казань. 1858; ОПОКОВ З. Князь А. М. Курбский. Киев. 1872; Сказания князя Курбского. СПб. 1868, с. VII - XXXIII; БАРТОШЕВИЧ Ю. Князь Курбский на Волыни. - Исторический вестник, 1881, т. 6; ИВАНИШЕВ Н. Жизнь князя Курбского в Литве и на Волыни. Т. 1 - 2. Киев. 1849.

3 . ЗИМИН А. А. Опричнина Ивана Грозного. М. 1960, с. 117 - 119; СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка Грозного и Курбского. Л. 1973; его же. Бегство Курбского. В кн.: Прометей. N 11. М. 1977; СМИРНОВ И. И. Очерки политической истории Русского государства 30 - 50-х годов XVI века. М. -Л. 1958, с. 434.

4 . РЫКОВ Ю. Д. "История о великом князе Московском А. М. Курбского" как источник по истории опричнины. Канд. дисс. М. 1984, с. 36 - 109.

5 . Библиографию см.: ГЛАДКИЙ А. И., ЦЕХАНОВИЧ А. А. Курбский Андрей Михайлович. В кн.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV - XVI в. Ч. 1. Л. 1988, с. 501 - 503.

6 . AUERBACH I. Andrej Michajlovic Kurbskij. Mimchen. 1985.

7 . BACKUS О. P. A. M. Kurbsky in the Polish-Lithuanian State (1564 - 1583). - Acta Balto-Slavica. 1969 - 1970. Vol. 6; KOTARSKI H. Kurbski A. In: Polski Slovnik Biograficzny. T. 16. Wroclaw- Warszawa - Krakow - Gdansk. 1973; RUSS H. Moskauer "Westler" und "Dissidenten". In: Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht: 11. - 17. Jahrhundert. Mimchen. 1988.

8 . Русская историческая библиотека (РИБ). Т. 31. СПБ. 1914, стб. 182; КАЛУГИН В. В. Когда родился князь Андрей Курбский. - Архив русской истории. Вып. 6. М. 1995, с. 241 - 242.

9 . НАЗАРОВ В. Д. О структуре "государева двора" в середине XVI в. В кн.: Общество и государство феодальной России. М. 1975, с. 46, 53; Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 13. М. 1965, с. 154.

10 . Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI века. М. -Л. 1950, с. 55; Разрядная книга 1475 - 1598гг. М. 1966 (РК-1), с. 129, 132; Разрядная книга 1475 - 1605гг. Т. 1. Ч. 2. М. 1977 (РК-2), с. 380, 394, 402.

11 . ПСРЛ. Т. 13, с. 188; РИБ. Т. 31, стб. 175 - 176; РК-1, с. 133, 135, 136; РК-2, с. 407, 413; Разрядная книга 1475 - 1605 гг. Т. 1. Ч. 3. М. 1978 (РК-3), с. 418; ЭСКИН Ю. М. Местничество в России XVI - XVII вв. Хронологический реестр. М. 1994, с. 49, N 101.

12 . ПСРЛ. Т. 13, с. 207 - 208, 215, 218; РИБ. Т. 31, стб. 177, 178, 183 - 203; РК-1, с. 137; РК-3, с. 418, 422, 428, 438.

13 . ПСРЛ. Т. 13, с. 231 - 232; РИБ. Т. 31, стб. 212.

14 . ПСРЛ. Т. 13, с. 234; РК-1, с. 143, 144, 153; РК-3, с. 455 - 456, 461 - 462, 500 - 501.

15 . РК-1, с. 156 - 157; РК-3, с. 511; ЭСКИН Ю. М. Ук. соч., с. 52. N 129.

16 . РК-1, с. 162; Разрядная книга 1475 - 1605 гг. Т. 2. Ч. 1. М. 1981 (РК-4), с. 4, 7.

17 . ПСРЛ. Т. 13, с. 287, 299, 303 - 304, 311; РК-1, с. 170, 172 - 173; РК-4, с. 18, 27 - 28.

18 . Этим днем датируется получение известий об отступлении Мухаммед-Эмина (См.: ЗАГОРОВСКИЙ В. П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. Воронеж. 1991, с. 132 - 133); РК-1, с. 170, 178; РК-4, с. 38, 46.

19 . ПСРЛ. Т. 13, с. 340 - 341; РИБ. Т. 31, стб. 247 - 248, 249 - 253, 257 - 259; РК-1, с. 178, 189 - 190; РК-4, с. 46, 76, 78, 80, 83.

20 . ПСРЛ. Т. 13, с. 340 - 341; РК-1, с. 96; РК-4, с. 106.

21 . ПСРЛ. Т. 4. СПб. 1848, с. 314; Сказания князя Курбского, с. XII - XIII; ЯСИНСКИЙ А. Н. Сочинения князя Курбского как исторический материал. М. 1889, с. 63 - 64.

22 . ПСРЛ. Т. 13, с. 349; РК-4, с. 114, 121, 127.

23 . РК-1, с. 201; РК-4, с. 138.

24 . Акты XIII - XVII вв., представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества. Ч. 1. М. 1896. N 188, с. 170 - 171; Архив историко- юридических сведений, относящихся до России, издаваемый Н. Калачевым. Кн. 3. СПб. 1861. Отд. 3, с. 29; СМИРНОВ И. И. Ук. соч., с. 434. Примеч. N 42.

25 . Ср.: ГЛАДКИЙ А. И., ЦЕХАНОВИЧ А. А. Ук. соч., с. 494. В статье соратником Курбского в походе июня 1558 г. во главе передового полка ошибочно назван А. Ф. Адашев (вместо его брата Д. Ф. Адашева); СКРЫННИКОВ Р. Г. Царство террора. СПб. 1992, с. 187; АЛЬШИЦ Д. Н. Начало самодержавия в России. Л. 1988, с. 47 - 49.

26 . КАРАМЗИН Н. М. История государства Российского. Т. 9. СПб. 1843, стб. 33 - 34; СОЛОВЬЕВ С. М. Соч. Кн. 3. Т. 6. М. 1989, с. 525; КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Соч. в 9 томах. Т. 2. М. 1988, с. 154; Сказания князя Курбского, с. XV; ПИОТРОВСКИЙ М. П. Князь А. М. Курбский. Историко-биографические заметки по поводу последнего издания его "Сказаний". В кн.: Ученые записки Казанского университета, 1873, N 6, с. 21; ОПОКОВ З. Ук. соч., с. 2; ЗИМИНА. А. Опричнина, с. 113; РЫКОВ Ю. Д. История о великом князе Московском, с. 93, 103; КОБРИН В. Б. Иван Грозный. М. 1989, с. 61 - 62; АЛЬШИЦ Д. Н. Ук. соч., с. 123.

27 . ГОРСКИЙ С. Ук. соч., с. 123, 148, 218; ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 111; ЯСИНСКИЙ А. Н. Ук. соч., с. 66; БАХРУШИН С. В. Иван Грозный. В кн.: БАХРУШИН С. В. Научные труды. Т. 2. М. 1954, с. 297; СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка, с. 59 - 60; его же. Бегство Курбского, с. 294 - 300; его же. Царство, с. 183; ШМИДТ С. О. У истоков российского абсолютизма. М. 1996, с. 261, 264.

28 . Переписка Ивана Грозного, с. 378. Примеч. 9; Послания Ивана Грозного. М. -Л. 1950, с. 536; СКРЫННИКОВ Р. Г. Бегство Курбского, с. 294; ЯСИНСКИЙ А. Н. Ук. соч., с. 66.

29 . РИБ. Т. 31, стб. 381; СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка, с. 56; его же. Курбский и его письма в Псково-Печерский монастырь. В кн.: Труды отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). Т. 18. М. -Л. 1962, с. 103.

30 . СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка, с. 59.

31 . ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 232; т. 2, с. 193; Сказания князя Курбского, с. 399.

32 . Переписка Ивана Грозного, с. 109; СКРЫННИКОВ Р. Г. Царство, с. 183.

33 . Акт Литовской метрики о бегстве князя А. М. Курбского. - Известия Отделения русского языка и словесности АН (Изв. ОРЯС), 1914, Ч. 19. Кн. 2, с. 284; СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка, с. 60; его же. Царство, с. 184 - 185.

34 . Цит. по: Сказания князя Курбского, с. 339 - 340. Примеч. 213.

35 . Акт Литовской метрики, с. 284; СКРЫННИКОВ Р. Г. Переписка, с. 60; его же. Бегство Курбского, с. 299.

36 . ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 2, с. 303, 306.

37 . Переписка Ивана Грозного, с. 15; Сборник Русского исторического общества. Т. 71. СПб. 1892, с. 321; Чтения в обществе истории и древностей российских. Кн. 9. М. 1848, Отд. IV, с. 300.

38 . БАРТОШЕВИЧ Ю. Ук. соч., с. 71; ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 7, 10.

39 . ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 13, 246 - 247. Ковельскую волость составляли: г. Ковель, дворцы: Гридковичи, Шайно, Туличов, Хотешово, Гойшино, Нюйно, села: Красная Воля, Мошчоная, Дубовая, Облапы, Вербка, Бахово, Скулин, Белин, Стебли, Мостища, Смедино, слобода Верхи. В Вижовскую входили: местечко и замок Вижва, села Старая Вижва и Воля. К Миляновской относились: местечко Миляновичи и села: Порыдубы, Селище, Годевичи, Зелово, Туровичи, Клевецкое.

40 . ПСРЛ. Т. 13, с. 390; РК-4, с. 164 - 167; СКРЫННИКОВ Р. Г. Царство, с. 200.

41 . ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. т. 1, с. 37; т. 2, с. 1 - 13, 197; ОПОКОВ З. Ук. соч., с. 24.

42 . АНДРЕЕВ В. Очерк деятельности князя Курбского в защиту православия в Литве и на Волыни. М. 1873, с. 4; ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 80 - 83, 95, 98, 125, 158, 281.

43 . ИВАНИШЕВ Н. Ук. соч. Т. 1, с. 192, 228, 247; Т. 2, с. 54, 81, 91, 127, 157, 186, 207, 214.

44 . КАЛАЙДОВИЧ К. Записка о выезде в Россию правнуков князя Андрея Михайловича Курбского. - Северный архив, 1824, ч. 12, N 19, с. 1 - 6.

45 . РИБ. Т. 31, стб. 395 - 399; подробнее см.: СКРЫННИКОВ Р. Г. Курбский и его письма; ANDREEV N. Kurbsky?s Letters to Vas?yan Muromtsev. - Slavonic and East European Review. 1955. Vol. 33, p. 414 - 436.

46 . Подробнее см.: ГРОБОВСКИЙ А. Н. Иван Грозный и Сильвестр. Лондон. 1987, с. 117 - 128; ЛУРЬЕ Я. С. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским в общественной мысли Древней Руси. В кн.: Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М. 1993, с. 240; СЕРГЕЕВ В. М. Структура текста и анализ аргументации Первого послания Курбского. В кн.: Методы изучения источников по истории русской общественной мысли периода феодализма. М. 1989, с. 118 - 130.

47 . Переписка Ивана Грозного, с. 14 - 31.

48 . Там же, с. 101; ГРЕХЕМ X. Ф. Вновь о переписке Грозного и Курбского. - Вопросы истории, 1984, N 5, с. 175.

49 . РЫКОВ Ю. Д. Археографический обзор. В кн.: Переписка Ивана Грозного, с. 298 - 299; Der Briefwechsel Iwans des Schrecklichen mil dem Fursten Kurbskij. In: Quellen und Aufsatze zur russischen Geschichte. H. З. Leipzig. 1921. S. 14 - 18, 106 - 129, 170, Anm. 123; S. 172, Anm. 126; FENNELL J. The correspondence, between Prince A. M. Kurbsky and Tsar Ivan IV of Russia. 1564 - 1579. Cambridge. 1955, p. 199 - 247. Более верной представляется оценка Третьего послания Курбского как единого целого.

50 . ГРЕХЕМ X. Ф. Ук. соч., с. 178; УО Д. Неизвестный памятник древнерусской литературы. В кн.: Археографический ежегодник за 1971 г. М. 1972, с. 359.

51 . ЕЛИСЕЕВ С. А. "История о великом князе Московском" А. М. Курбского как памятник русской исторической мысли XVI в. Канд. дисс. М. 1984, с. 20 - 22; ИКОННИКОВ В. С. Опыт русской историографии. Т. 2. Кн. 2. Киев. 1908, с. 1826; ЗИМИНА. А. Когда Курбский написал "Историю о великом князе Московском"? - ТОДРЛ. Т. 18. М. 1962, с. 306 - 308; AUERBACH I. Gedanken zur Entstehung von A. M. Kurbskijs "Istorija о velikom knjaze Moskovskom". - Canadian-American Slavic Studies, 1979, vol. 13, N 1 - 2; КАЛУГИН В. В. Литературный кружок кн. Андрея Курбского в восточнославянских землях Речи Посполитой. - Slavia Orientalis, 1996, Rocznik 45, N 1; его же. Теоретические взгляды и авторские приемы древнерусского писателя (Иван Грозный и Андрей Курбский). - Вестник Российского гуманитарного научного фонда, 1997, N 1, с. 122.

52 . ВЕСЕЛОВСКИЙ С. Б. Исследования по истории опричнины. М. 1963, с. 108; СМИРНОВ И. И. Ук. соч., с. 145 - 150; ГРОБОВСКИЙ А. Н. Иван Грозный и Сильвестр; GROBOVSKY А. N. The "Chosen Council" of Ivan IV. N.Y. 1969.

53 . Подробнее содержание писем и разбор догматическо- религиозных взглядов Курбского см.: АНДРЕЕВ В. Ук. соч.; АРХАНГЕЛЬСКИЙ А. Борьба с католичеством и пробуждение Южной Руси к концу XVI в. - Киевская старина, 1886, т. 15, июнь, с. 243 - 260; ГРУШЕВСКИЙ А. Из полемической литературы конца XVI в. после введения унии. В кн.: Известия ОРЯС, 1917, т. 22, кн. 2. Пг. 1918. Тексты его посланий опубликованы Г. З. Кунцевичем: РИБ. Т. 31. Стб. 411 - 472.

54 . БЕЛЯЕВА Н. П. Материалы к указателю переводных трудов А. М. Курбского. В кн.: Древнерусская литература. Л. 1984; ЕЛИСЕЕВ С. А. Ук. соч., с. 50; ЦЕХАНОВИЧ А. А. К переводческой деятельности князя А. М. Курбского. В кн.: Древнерусская литература, с. 110; ЯСИНСКИЙ А. Н. Ук. соч., с. 78 - 79.

55 . Переписка Ивана Грозного, с. 10.

56 . ГРОБОВСКИЙ А. Н. Иван Грозный и Сильвестр, с. 117 - 129; ЛИХАЧЕВ Д. С. Стиль произведений Грозного и стиль произведений Курбского. В кн.: Переписка Ивана Грозного, с. 208 - 209.

АНДРЕЙ МИХАЙЛОВИЧ КУРБСКИЙ

Андрей Михайлович Курбский (ок.1528–1583) происходил из знатного рода смоленско-ярославских князей, потомков Рюрика, и по женской линии был в родстве с царской фамилией. Первые годы его службы были связаны с царским двором и воинским делом. В 1549 году он уже имел дворовый чин стольника и в звании есаула участвовал в военных походах. В 1552 году он уже прославился как храбрый полководец при взятии Казани, а в 1556-м, в 28 лет был пожалован боярским чином. К началу Ливонской войны, в 1558 г., Курбский командовал сторожевым полком и в апреле 1563-го был назначен воеводой в г. Дерпт (Юрьев).

Андрей Курбский активно участвовал в деятельности правительства, руководившего страной с конца 40-х гг. XVI века при молодом царе Иване IV Васильевиче. Лидерами этого правительства были духовник царя, священник Сильвестр и костромской дворянин, получивший высокий чин окольничего, Алексей Адашев. Позднее, с легкой руки Курбского, это правительство стали называть «Избранной радой ».

В начале 60-х гг. царь, недовольный ограничением собственной власти, разгоняет «Избранную раду», а Сильвестра и Адашева отправляет в изгнание, где они вскоре умирают. В те же годы начинаются первые гонения и казни бояр. Опасаясь смерти, Андрей Курбский в апреле 1564 года бежит в Литву, где получает службу и богатые земли. Находясь на службе у литовского князя, а затем у польского короля, Курбский участвует в военных походах, в том числе и против России. В 1581 году во время одного из походов он заболел и вернулся в свое имение Миляновичи под Ковелем, где через два года скончался.

Видимо, в молодости Курбский получил хорошее образование, а своим учителем он многократно и с большим почтением называл Максима Грека. Уже в России Курбский написал ряд сочинений - несколько посланий, а также два «Жития Августина Гиппонского». Но творческий расцвет наступает в литовский период жизни. Из-под его пера выходят многочисленные послания разным людям, в том числе три послания Ивану Грозному . Эти послания, в которых впервые были произнесены тяжкие обвинения Ивана Грозного в многочисленных преступлениях, стали основой переписки с царем - интереснейшим документом религиозно-философской мысли России XVI века.

В 1573 году Курбский пишет яркое философско-публицистическое сочинение - «История о великом князе московском », рассказывающее о правлении «Избранной рады» и об измене Ивана Васильевича их общим начинаниям. Кроме того, в своем поместье он организовал своего рода скрипторий, где переписывались и переводились рукописи, писались различные сочинения. Среди переводов необходимо назвать сборник «Новый Маргарит», основу которого составляли труды Иоанна Златоуста и сочинения Иоанна Дамаскина. Андрею Курбскому принадлежит также перевод трактата протестантского мыслителя И. Спангенберга «О силлогизме».

Сочинения Андрея Курбского свидетельствуют: оставаясь светским человеком, он в то же время был ярким православным мыслителем, который немало трудов положил на то, чтобы защитить истинность православного вероучения. Он совершенно сознательно не принимает католичества и особенно протестантизма. Против «люторей», «цвинглиан», «калвинов» и иных «нечестивых ругателей» направлена значительная часть посланий Курбского, написанных в Литве. Резко осуждает он и любые попытки реформировать православие, что было свойственно тем, кого на Руси называли «еретиками». В одном из посланий Курбский заявил о недопустимости того, чтобы «христианин правоверный ото арианина христоненавистного» принимал «писания на помощь церкви Христа Бога». Критически Курбский относился и к появившимся в Западной Руси гуманистическим учениям. И вообще, познав в эмиграции «свободы христианских королей», он пришел к отрицанию всех учений, которые эти свободы обосновывали, называя всю неправославную литературу Польско-Литовского государства как «польскую барбарию», «полыцизну».

В то же время, несмотря на свой побег из России, Андрей Курбский считал Русское государство единственной в мире страной, сохранившей истинное христианство . Поэтому в своих сочинениях он неоднократно именует Россию «Святорусской землей » и «Святорусским царством ».

В своем толковании православного вероучения Андрей Курбский был близок к Максиму Греку и «нестяжательству», порицая при этом «сребролюбивых» иосифлянских иерархов. Как и все мыслители «нестяжательского» направления, он считал, что мир творится Христовой Любовью, которая как дар Святого Духа наполняет сердца людей, внушает людям «правость сердечную»: «…Дар духа дается не по богатству внешнему и по силе царства, но по правости душевной… Ведь смотрит Бог не на могущество и гордость, но на правость сердечную, и дает дары тем, кто воспринимает их доброй волей своей!»

Основываясь на идее «правости сердечной», Андрей Курбский развивает мысли о существовании «свободного естества человеческого » и «естественного закона », по которому должны жить люди. Причем, говоря о «естественном законе», Курбский ссылается и на опыт «языческих философов», и на Послание к Римлянам апостола Павла (11: 14–15): «Если языческие философы по естественным законам дошли до таких истин и до такого разума и великой мудрости между собой, как говорил апостол: «Помыслам осуждающим и оправдывающим», и того ради допустил Бог. Что владеют они всей вселенной, то почему же мы называемся христианами, а не можем уподобиться не только книжникам и фарисеям, но и людям, живущим по естественным законам!»

И хотя эти мысли не получили подробного объяснения в сочинениях Курбского, тем не менее можно предположить, что он довольно широко трактовал понятие «свободы естества человеческого», во всяком случае, намного шире, нежели мыслители-иосифляне и государь Иван Грозный.

Идеал социально-политического устройства России - «православное истинное христианское самодержавство » - Курбский считал уже созданным во времена «Избранной рады». Именно в этот период государь в наиболее полной мере соответствовал «нестяжательским» представлениям о «благочестивом царе» - окружил себя мудрыми советниками, прислушивался к их мнению и управлял своим государством, исходя из идеи Любви. Как писал Курбский, «самому царю» нужно быть «как глава и любить советников своих». Более того, по мнению опального князя, «царь, хоть и служит к его чести царство, а не получил какого-нибудь от Бога дара, должен искать доброго и полезного совета не только у советников, но и у всенародия».

Однако царь недолго мирился с определенными ограничениями своей власти, и вскоре этот идеал, воплощенный в жизнь усилиями «Избранной рады», рухнул. И тогда Андрей Курбский обрушивается на Ивана Грозного с обвинительными посланиями. По сути дела, все три послания царю и большая часть «Истории о великом князе Московском» - это горькая песнь об утраченном «Святорусском царстве».

Сразу же необходимо сказать, что переписка Курбского и Ивана Грозного - это свидетельство не столько политического, сколько религиозно-философского спора . В их письмах столкнулись два разных понимания сути православного учения, поэтому каждый из них столь яростно обвиняет другого в вероотступничестве, в ереси, в предательстве правой веры. «Зачем ты, безумный, все еще бесчинствуешь против Господа своего? - гневно вопрошает Курбский в одном из писем. - Разве не настал час образумиться и покаяться и возвратиться к Христу?». Иначе говоря, Иван Грозный для Андрея Курбского такой же вероотступник, каковым считает государь опального князя.

Вероотступничество царя Курбский видит в том, что тот изменил «нестяжательским» идеалам «Избранной рады» и перестал соответствовать образу «благочестивого царя». Во всяком случае, все свои обвинения против Ивана IV Андрей Курбский сводит к одной идее: «забыв» «нестяжательские» идеалы, Иван Васильевич утерял «благочестие», перестал быть «благочестивым царем». Более того, Курбский обвинял Ивана IV в том, что, отказавшись от помощи «Избранной рады», государь разрушил социальную гармонию и собственными руками уничтожил «Святорусское царство», «православное истинное христианское самодержавство», уже созданное совместными усилиями царя и его советников. Поэтому все страшные события, которые испытала Россия в годы правления Ивана Грозного, - это лишь последствия «измены» царя истинной вере.

Суть вероотступничества он видит в том, что царь, поддерживаемый «злыми» советниками, непомерно высоко возомнил о себе как о единственном на земле помазаннике Божием. В Третьем послании Курбский демонстрирует прекрасное понимание внутренних устремлений московского самодержца - просветить чуть ли не всю вселенную: «…Думаешь про себя, что мудр и что всю вселенную можешь поучать». И отвергает претензии Ивана Грозного на роль вселенского православного государя, обвиняя его в «непомерной гордости и зазнайстве».

И все же опальный князь надеется, что разум вернется к царю, а царь вернется ко временам правления «Избранной рады». Поэтому Курбский призывает его «покаяться и возвратиться к Христу»: «Ты же был мудрым и, думаю, знаешь о трех частях души и о том, как подчиняются смертные части бессмертной. Если же ты не ведаешь, то поучись у мудрейших и покори и подчини в себе звериную часть Божественному образу и подобию: все ведь издавна тем и спасают душу, что худшее в себе подчиняют лучшему».

Свидетельством измены вере Андрей Курбский считает и увлечение царя колдовством и волхованием, что совершенно не принималось «нестяжателями». Почти что в духе Максима Грека, обличавшего астрологию, Курбский обвиняет Ивана Грозного в том, что тот окружил себя гадателями и языческими колдунами и верит им более, нежели Слову Божиему.

А различные неудачи Ивана Грозного Андрей Курбский однозначно трактует как «Божии кары» за вероотступничество. Так, когда в начале 70-х гг. на Россию обрушились голод, эпидемия чумы, а затем крымские татары, сжегшие всю Москву, Курбский написал: «Какие язвы были Богом посланы - говорю я о голоде и стрелах, летящих по ветру (имеется в виду чума. - С.П. ), а напоследок и о мече варварском, отомстителе за поругание закона Божиего, и внезапное сожжение славного града Москвы и опустошение всей Русской земли…»

Поэтому и итоговая оценка Курбским деяний Ивана Грозного более чем жесткая: «Поправ заповеди Христа своего и отвергнув законоположения Евангелия, разве не открыто посвятил он себя дьяволу и слугам его…»

В измене истинной вере Курбский обвиняет не только царя, но и его новое окружение. Так, про монаха-иосифлянина Вассиана Топоркова, который, по мнению Курбского, сыграл решающую роль в изменении религиозно-политических предпочтениях государя, он писал: «О, сын дьявола! Зачем человеческой природе, кратко говоря, жилы пресек и всю крепость души разрушил…» А других «льстецов» и «губителей» называет служителями «сатаны и его бесов», которые по собственной «свободной воле» губят не только царя, но и свои души: «Поистине новое идолослужение и посвящение и приношение не кумиру Аполлона и подобным, но самому сатане и его бесам: приносят в жертву не волов и козлов, насильно влекомых на убиение, но свободной волей души свои и тела, и совершают это в слепоте ради сребролюбия и славы мира сего!»

Перефразируя великого мыслителя, можно сказать, что вся история человечества была историей предательств. С момента зарождения первых государств и даже ранее появлялись индивидуумы, которые по личным мотивам переходили на сторону врагов своих соплеменников.

Россия не является исключением из правил. Отношение к изменникам у наших предков была куда менее терпимым, чем у продвинутых европейских соседей, однако и здесь людей, готовых переметнуться на сторону врага, всегда хватало.

Князь Андрей Дмитриевич Курбский в числе предателей России стоит особняком. Пожалуй, он стал первым из изменников, кто попытался подвести под свой поступок идеологическое обоснование. Причём обоснование это князь Курбский представил не кому-нибудь, а монарху, которого предал, — Ивану Грозному.

Князь Андрей Курбский родился в 1528 году. Род Курбских выделился из ветви ярославских князей в XV веке. Согласно родовой легенде, род получил фамилию от села Курба.

Князья Курбские хорошо зарекомендовали себя на военной службе, участвуя практически во всех войнах и походах. Куда сложнее у Курбских было с политическими интригами — предки князя Андрея, участвуя в борьбе у трона, несколько раз оказывались на стороне тех, кто в дальнейшем терпел поражение. В результате при дворе Курбские играли куда менее важную роль, нежели можно было предположить с учётом их происхождения.

Храбрец и удалец

Молодой князь Курбский на своё происхождение не надеялся и славу, богатство и почёт был намерен добыть в бою.

В 1549 году 21-летний князь Андрей в звании стольника участвовал во втором походе царя Ивана Грозного на Казанское ханство, зарекомендовав себя с лучшей стороны.

Вскоре после возвращения из казанского похода князь был отправлен на воеводство в Пронск, где охранял юго-западные границы от татарских набегов.

Очень быстро князь Курбский завоевал симпатию царя. Этому способствовало и то, что они были почти ровесниками: Иван Грозный был всего на два года младше храбреца-князя.

Курбскому начинают поручать дела государственной важности, с которыми он справляется успешно.

В 1552 году русское войско отправлялось в новый поход на Казань, и в этот момент набег на русские земли совершил крымский хан Давлет Гирей. Навстречу кочевникам была отправлена часть русского войска во главе с Андреем Курбским. Узнав об этом, Давлет Гирей, добравшийся до Тулы, хотел избежать встречи с русскими полками, но был настигнут и разбит. При отражении нападения кочевников особо отличился Андрей Курбский.

Герой штурма Казани

Князь проявил завидное мужество: несмотря на серьёзные ранения, полученные в бою, он вскоре присоединяется к основному русскому войску, идущему на Казань.

Во время штурма Казани 2 октября 1552 года Курбский вместе с воеводой Петром Щенятевым командуют полком правой руки. Князь Андрей руководил атакой на Елабугины ворота и в кровопролитной схватке выполнил поставленную задачу, лишив татар возможности отступить из города, после того как в него ворвались основные силы русских. Позже Курбский руководил погоней и разгромом тех остатков татарского войска, которые всё же сумели вырваться из города.

И снова в бою князь демонстрировал личную храбрость, врезаясь в толпу врагов. В какой-то момент Курбский рухнул вместе с конём: и свои, и чужие посчитали его мёртвым. Очнулся воевода лишь некоторое время спустя, когда его уже собирались уносить с поля боя, дабы достойно похоронить.

После взятия Казани 24-летний князь Курбский стал не просто видным русским военачальником, но и приближённым царя, который проникся к нему особым доверием. Князь вошёл в ближний круг монарха и получил возможность влиять на важнейшие государственные решения.

В ближнем круге

Курбский примкнул к сторонникам священника Сильвестра и окольничего Алексея Адашева , самых влиятельных лиц при дворе Ивана Грозного в первый период его правления.

Позднее в своих записках князь назовёт Сильвестра, Адашева и других приближённых царя, влиявших на принимаемые им решения, «Избранной Радой» и всячески будет отстаивать необходимость и эффективность подобной системы управления в России.

Весной 1553 года Иван Грозный серьёзно заболел, причём возникла угроза жизни монарха. Царь добивался от бояр присяги на верность своему малолетнему сыну, однако приближённые, включая Адашева и Сильвестра, отказались. Курбский, однако, был в числе тех, кто не собирался противиться воле Грозного, что способствовало укреплению позиций князя после выздоровления царя.

В 1556 году Андрей Курбский, успешный воевода и близкий друг Ивана IV, пожалован в бояре.

Под угрозой репрессий

В 1558 году, с началом Ливонской войны, князь Курбский участвует в важнейших операциях русской армии. В 1560 году Иван Грозный назначает князя командующим русскими войсками в Ливонии, и тот одерживает целый ряд блестящих побед.

Даже после нескольких неудач воеводы Курбского в 1562 году доверие царя к нему никак не поколеблено, он по-прежнему находится на пике своего могущества.

Однако в столице в это время происходят изменения, которые пугают князя. Сильвестр и Адашев теряют влияние и оказываются в опале, на их сторонников начинаются гонения, переходящие в казни. Курбский, принадлежавший к терпящей поражение придворной партии, зная характер царя, начинает опасаться за свою безопасность.

По мнению историков, эти опасения были беспочвенны. Иван Грозный не отождествлял Курбского с Сильвестром и Адашевым и сохранял доверие к нему. Правда, это совершенно не означает, что царь впоследствии не мог бы пересмотреть своего решения.

Бегство

Решение о бегстве не было для князя Курбского спонтанным. Позднее польские потомки перебежчика опубликовали его переписку, из которой следовало, что он по меньшей мере в течение нескольких месяцев вёл переговоры с польским королём Сигизмундом II о переходе на его сторону. Соответствующее предложение Курбскому сделал один из воевод польского короля, а князь, заручившись весомыми гарантиями, принял его.

В 1563 году князь Курбский в сопровождении нескольких десятков приближённых, но оставив в России жену и других родственников, пересёк границу. При нём было 30 дукатов, 300 золотых, 500 серебряных талеров и 44 московских рубля. Ценности эти, правда, были отобраны литовской стражей, а сам русский сановник помещён под арест.

Вскоре, однако, недоразумение разрешилось — по личному указанию Сигизмунда II перебежчик был освобождён и доставлен к нему.

Король исполнил все свои обещания — в 1564 году князю были переданы обширные поместья в Литве и на Волыни. Да и впоследствии, когда представители шляхты обращались с жалобами на «русского», Сигизмунд неизменно их отвергал, объясняя, что жалованные князю Курбскому земли переданы по важным государственным соображениям.

За предательство заплатили близкие

Князь Курбский честно отблагодарил благодетеля. Беглый русский военачальник оказал неоценимую помощь, раскрыв многие секреты русского войска, что обеспечило литовцам проведение целого ряда успешных операций.

Более того, начиная с осени 1564 года он лично участвует в операциях против русских войск и даже выдвигает планы похода на Москву, которые, впрочем, поддержаны не были.

Для Ивана Грозного бегство князя Курбского стало страшным ударом. Его болезненная подозрительность получила зримое подтверждение — предал не просто военачальник, а близкий друг.

Царь обрушил репрессии на весь род Курбских. Пострадала жена изменника, его братья, служившие России верой и правдой, другие родственники, совершенно непричастные к предательству. Не исключено, что измена Андрея Курбского повлияла и на усиление репрессий в целом по стране. Земли, принадлежавшие князю в России, были конфискованы в пользу казны.

Пять писем

Особое место в этой истории занимает переписка Ивана Грозного и князя Курбского, растянувшаяся на 15 лет с 1564 по 1579 годы. Переписка включает всего пять писем — три написанных князем и два, автором которых является царь. Первые два письма были написаны в 1564 году, вскоре после бегства Курбского, затем переписка прервалась и продолжилась более чем через десятилетие.

Нет никаких сомнений, что Иван IV и Андрей Курбский были умными и образованными для своего времени людьми, поэтому их переписка является не сплошным набором взаимных оскорблений, а настоящей дискуссией по вопросу о путях развития государства.

Курбский, ставший инициатором переписки, обвиняет Ивана Грозного в разрушении государственных устоев, авторитаризме, насилии над представителями имущих классов и крестьянством. Князь высказывается в поддержку ограничения прав монарха и создания при нём совещательного органа, «Избранной Рады», то есть считает наиболее эффективной систему, установившуюся в первые периоды правления Ивана Грозного.

Царь, в свою очередь, настаивает на самодержавии как единственно возможной форме управления, ссылаясь на «божественное» установление подобного порядка вещей. Иван Грозный цитирует апостола Павла, что всякий противящийся власти противится Богу.

Дела важнее слов

Для царя это был поиск оправдания жесточайшим, кровавым методам укрепления самодержавной власти, а для Андрея Курбского — поиск обоснований совершённому предательству.

И тот, и другой, разумеется, лукавили. Кровавые акции Иван Грозного далеко не всегда можно было хоть как-то оправдать государственными интересами, порой бесчинства опричников превращались в насилие во имя насилия.

Размышления князя Курбского об идеальном государственном устройстве и о необходимости заботы о простом народе представляли собой лишь пустую теорию. Современники князя отмечали, что характерная для той эпохи безжалостность к низшему сословию была присуща Курбскому и в России, и в польских землях.

В Речи Посполитой князь Курбский бил жену и занимался рэкетом

Не прошло и нескольких лет, как бывший русский воевода, влившись в ряды шляхты, стал активно участвовать в междоусобных конфликтах, пытаясь захватить земли своих соседей. Пополняя собственную казну, Курбский промышлял тем, что сейчас называется рэкетом и захватом заложников. Богатых купцов, не желавших платить за свою свободу, князь без всяких угрызений совести подвергал пыткам.

Погоревав о сгинувшей в России жене, князь дважды был женат в Польше, причём первый его брак в новой стране закончился скандалом, ибо супруга обвиняла его в нанесении побоев.

Второй брак с волынской дворянкой Александрой Семашко был более удачным, и от него у князя родились сын и дочь. Дмитрий Андреевич Курбский , родившийся за год до смерти отца, впоследствии принял католичество и стал видным государственными деятелем в Речи Посполитой.

Князь Андрей Курбский умер в мае 1583 года в своём имении Миляновичи под Ковелем.

Его личность по сей день вызывает яростные споры. Одни называют его «первым русским диссидентом», указывая на справедливую критику царской власти в переписке с Иваном Грозным. Другие предлагают опираться не на слова, а на дела — военачальник, во время войны перешедший на сторону врага и с оружием в руках сражавшийся против своих вчерашних товарищей, опустошая земли собственной Родины, не может считаться никем иным, как подлым предателем.

Ясно одно — в отличие от гетмана Мазепы , который в современной Украине возведён в ранг героя, Андрей Курбский на своей родине никогда не войдёт в число почитаемых исторических фигур.

Ведь отношение у россиян к предателям по-прежнему менее терпимо, чем у европейских соседей.

Курбский Андрей Михайлович (рожд. 1528 г. - смерть 1583 г.), русский политический и военный деятель, писатель-публицист, меценат. Из рода именитых ярославских князей, получивших фамилию от главного села своего удела — Курбы на реке Курбице. Он был блестящее образован (изучал грамматику, риторику, астрономию и философию); на формирование мировоззрения князя большое влияние оказал Максим Грек.

Отец Михаил Михайлович Курбский, князь и воевода на службе у московских князей. По материнской линии Андрей приходился родственником царице Анастасии. В 1540-50-х гг. входил в круг самых близких царю лиц. Был на высших административных и военных должностях, входил в Избранную раду, принимал участие в Казанских походах 1545-52 гг.

Из за военных неудач в Ливонии государь в 1561 г. поставил во главе русского войска в Прибалтике Курбского, который в скором времени смог одержать над рыцарями и поляками ряд побед, после чего был воеводой в Юрьеве (Дерпте). Остерегаясь опалы после падения правительства А.Ф. Адашева, с которым был близок, князь 30 апреля 1564 г. бежал из Юрьева в Литву; король Польши пожаловал Андрею Михайловичу несколько имений в Литве (в том числе г. Ковель) и на Волыни, воевода был включен в число членов королевской рады. 1564 год — возглавил одну из польских армий в войне против России.

Начало военной карьеры

О его детстве мало что известно, да и дата когда он родился осталась бы неизвестной, если бы он сам не упомянул в одном из своих сочинений, что родился в октябре 1528 г.

Имя Андрей Курбский впервые упоминается в связи с походом на Казань в 1549 г. Было ему в ту пору без малого 21 год, и находился он в чине стольника царя Ивана IV Васильевича. Как видно, он к тому времени успел прославиться ратными подвигами, если государь уже в следующем 1550 г. назначил его воеводой в Пронск для охранения юго-восточных пределов Руси. В скором времени Курбский получил от царя земли в окрестностях Москвы. Вероятно, что даны они были ему за заслуги, но также возможно, что получены они были за обязательство являться с отрядом воинов для похода против врагов по первому призыву. И с того времени князь Курбский был неоднократно прославлен на полях сражений.

Взятие Казани

Еще со времен великого князя казанские татары часто совершали опустошительные набеги на русские земли. Хотя Казань и находилась в зависимости от Москвы, но зависимость эта была довольно непрочной. Так и в 1552 г. русские войска вновь были собраны для решающего сражения с казанцами. Вместе с этим на южные русские земли пришли и войска крымского хана, которые дошли до Тулы и осадили город.

Государь остался с главными силами под Коломной, а на выручку Тулы отправил 15-ти тысячное войско под началом Курбского и Щенятева. Русское войско появилось перед ханом неожиданно и заставило его поспешно отойти в степь. Однако под Тулой оставался еще большой отряд крымцев, грабивший окрестности города, не зная, что хан увел главные силы. Князь решил атаковать этот отряд, хотя имел вдвое меньшее войско. Сражение продолжалось «полдве годины» (полтора часа) и закончилось полной победой Андрея Курбского. Половина 30-ти тысячного отряда крымцев пала в битве, другие были пленены или погибли во время преследования или переправе через реку Шиворонь.

Кроме пленных русские захватили много военных трофеев. Сам князь храбро сражался в первых рядах воинов и в ходе сражения был несколько раз ранен – «ему изсекли голову, плеча и руки». Однако, несмотря на ранения, спустя 8 дней он уже был в строю и выступил в поход. Двигался он к Казани через рязанские земли и Мещеру, ведя войска по лесам, болотам и «дикому полю», прикрывая главные силы от нападения степняков.

Под Казанью Курбский вместе с Щенятевым возглавили полк Правой руки, находившийся на лугу за рекой Казанкой. Располагаясь на открытом месте, полк сильно пострадал от стрельбы из осажденного города, ко всему ему доводилось отражать нападения черемис с тыла. При штурме Казани 2 сентября 1552 г. Андрею Михайловичу поручалось «охранять» Елбугины ворота, чтобы не дать возможности осажденным уйти из города, куда уже ворвались ратники Большого полка. Все попытки казанцев пройти через ворота были князем отражены, только 5 тыс. удалось выйти из крепости и начать переправляться через реку. Курбский с частью своих воинов бросился за ними и несколько раз отважно врубался в ряды противника, пока тяжелое ранение не заставило его покинуть поле боя.

Спустя 2 года он вновь был в казанской земле, отправленный туда для усмирения мятежа. Поход этот был довольно трудным, доводилось вести войска без дорог и воевать в лесах, но с задачей князь смог справиться, вернувшись в Москву победителем татар и черемис. За сей ратный подвиг государь пожаловал его чином боярина. После чего Андрей Курбский становится одним из ближайших к царю Ивану Васильевичу людей. Он сблизился с партией реформаторов – Сильвестра и Адашева, и вошел в Избранную раду – правительство царских «советников, мужей разумных и совершенных».

1556 год — князь одержал новую победу в походе против черемис. По возвращению он был назначен воеводой полка Левой руки, стоящего в Калуге для охраны южных рубежей от крымских татар. Потом вместе с Щенятевым Андрей Михайлович был отправлен в Каширу, где принял под начало полк Правой руки.

Ливонская война

Начавшаяся война с Ливонией снова привела князя на поле брани. Вначале войны он возглавлял Сторожевой полк, а потом, командуя Передовым полком, он принимал участие во взятии Нейгауза и Юрьева (Дерпта). Возвратившись в Москву в марте 1559 г., воевода был направлен на защиту южных границ от крымских татар. Однако в скором времени начались неудачи в Ливонии, и царь вновь вызвал Андрея Курбского и назначил его начальствовать над всеми войсками, сражавшимися в Ливонии.

Новый командующий действовал решительно. Он не стал ждать подхода всех русских дружин и первым напал на ливонский отряд под Вейсенштейном (Пайде), одержав победу. Потом он принял решение дать бой основным силам неприятеля, которыми командовал сам магистр Ливонского ордена. Обойдя главные силы ливонцев по болотам, князь не стал ждать. И как написал сам Курбский, ливонцы «яко гордые стояли на широком поле от тех блат (болот), ждущие нас к сражению». И хотя была ночь, русское войско завязало перестрелку с противником, которая переросла в скором времени в рукопашную схватку. Победа вновь была на стороне князя.

Дав войску 10-ти дневную передышку, полководец повел войска дальше. Подойдя к Феллину и спалив предместья, русское войско осадило город. В этой битве в плен был взят ландмаршал ордена Филипп Шаль фон Белль, спешивший на помощь осажденным. Ценный пленник был отправлен в Москву, и с ним Курбский передал письмо государю, в котором просил не казнить ландмаршала, потому что он «муж не токмо мужественный и храбрый, но и словества полон, и остр разум, и добро память имуща». Эти слова характеризуют благородство князя, который умел не только хорошо сражаться, но и с уважением относился к достойному противнику. Хотя, ландмаршалу ордена заступничество князя не смогло помочь. По приказу царя он все-же был казнен. Да что говорить о командующем неприятельскими войсками, когда к тому времени правительство Сильвестра и Адашева пало, и государь казнил одного за другим своих советников, сподвижников и друзей без какого либо основания.

1) Сигизмунд II Август; 2) Стефан Баторий

Поражение

Взяв за три недели Феллин, князь двинулся вначале на Витебск, где сжег посад, а потом к Невелю, под которым потерпел поражение. Он понимал, что, пока победы были с ним, государь не подвергнет его опале, однако поражения могут быстро привести его на плаху, хотя, кроме сочувствия опальным, никакой другой вины за ним не было.

Бегство

После неудачи под Невелем Андрей Курбский был назначен воеводой в Юрьев (Дерпт). Царь не упрекает своего полководца за поражение, не ставит ему в вину измену. Не мог князь опасаться ответственности за безуспешную попытку взятия города Гельмета: если бы это было столь важно, государь поставил бы его в вину Курбскому в своем письме. Но князь чувствует, что тучи сгущаются над его головой. Раньше его на службу звал король Польши Сигизмунд-Август, обещая хороший прием и безбедную жизнь. Теперь Андрей Михайлович всерьез задумался над его предложением, и 30 апреля 1564 г. он тайно бежал в город Вольмар. Вместе с ним ушли к Сигизмунду-Августу приверженцы и слуги Курбского. Польский король принял их очень благожелательно, наградил князя поместьями в пожизненное владение, а спустя год утвердил за ними право наследственной собственности.

По некоторым данным (?) уже в январе 1563 года князь установил изменнические связи с литовской разведкой. Возможно была передача Курбским сведений о передвижении русский войск, что поспособствовало поражению русского войска в сражении 25 января 1564 года под Улой?

Узнав о бегстве Андрея Курбского, Иван Грозный обрушил свой гнев на его родственников, оставшихся в России. Тяжелая участь постигла близких князя, и как он сам писал впоследствии «матерь ми и жену и отрочка единого сына моего, в заточении затворенных, троскою поморил, братию мою, единоколенных княжат Ярославских, различными смертьми поморил, имения мои и их разграбил». Для оправдания государевых действий относительно его родственников, князь был обвинен в измене царю, в желании лично править в Ярославле и в заговоре с целью отравления жены царя Анастасии. (Разумеется, что два последних обвинения были надуманны.)

1) Иван IV Грозный; 2) Иван Грозный слушает письмо от Андрея Курбского

На службе у польского короля

На службе у короля Польши князь быстро начал занимать высокие посты. Спустя полгода он уже воевал против России. С литовцами он ходил к Великим Лукам, защищал Волынь от татар, а в 1576 г., командуя большим отрядом в составе войск , сражался с московскими полками под Полоцком.

Жизнь в Речи Посполитой

Жил князь в основном в Миляновичах, находящихся в 20-ти верстах от Ковеля, управляя землями через доверенных лиц из числа людей, прибывших с ним в Польшу. Он не только воевал, но и отдавал много времени научным занятиям, постигая труды по богословию, астрономии, философии и математике, изучая латинский и греческий языки. В историю русской публицистики вошла переписка беглого князя Андрея Михайловича Курбского с царем Иваном Грозным.

Первое письмо государю от князя в 1564 г. доставил верный слуга Курбского Василий Шибанов, которого в России подвергли пыткам и казнили. В посланиях Курбский возмущался несправедливыми гонениями и казнями людей, служивших государю верой и правдой. В ответных посланиях Иван IV отстаивает свое неограниченное право по своему разумению казнить или миловать любого подданного. Закончилась переписка в 1579 г. И переписка, и памфлет «История о великом князе Московском», и другие произведения князя, написанные хорошим литературным языком, содержат много ценных сведений о времени .

Живя в Польше, Андрей Курбский был два раза женат. При содействии самого короля Сигизмунда Августа князь в 1571 г. женился на богатой вдове Марии Юрьевне Козинской, урожденной княжне Гольшанской. Брак этот был недолгим и закончился разводом.

1579 год, апрель — князь снова женился на небогатой волынской дворянке Александре Петровне Семашко, дочери старосты кременецкого Петра Семашко. От этого брака у Андрея Михайловича родились дочь и сын.

Церковь Святой Троицы в селе Вербки, где была помещена гробница Андрея Курбского (гравюра 1848 г.)

Последние годы. Смерть

До последних дней князь был ярым приверженцем православия и всего русского. Суровый и гордый нрав Курбского «помог» ему нажить много врагов из числа литовско-польских вельмож. Князь часто ссорился с соседями, воевал с панами, захватывая их земли, а посланцев короля бранил «непотребными московскими словами».

1581 год — Курбский вновь принял участие в военном походе Стефана Батория против Москвы. Однако, дойдя до границ России, он сильно заболел и вынужден был вернуться. 1583 год — Андрей Михайлович Курбский скончался и был похоронен в монастыре близ Ковеля.

После смерти

Вскорости скончался и его авторитетный душеприказчик, воевода киевский и православный князь Константин Константинович Острожский, польско-шляхетское правительство, под различными предлогами, начало отбирать владения у вдовы и сына Курбского и, в конце концов, отняло и город Ковель. Дмитрий Курбский позднее сможет вернуть часть отобранного, перейдет в католичество и будет служить королевским старостой в Упите.

Мнения о князе Курбском

Оценка личности Курбского, как политического деятеля и человека, весьма противоречива. Одни говорят о нем как о узком консерваторе, человеке ограниченном, с высоким самомнением, стороннике боярской крамолы и противнике единодержавия. Бегство к польскому королю объясняют выгодным расчетом. Согласно убеждениям других, князь личность умная и образованная, честный и искренний человек, всегда стоявший на стороне добра и справедливости.

В XVII столетии правнуки Курбского возвратились в Россию.

Князь Курбский

Сколь жалок, рок кому судил

Искать в стране чужой покрова.

К.Ф. Рылеев. Курбский

Положение Курбского в нашей истории совершенно исключительно. Его неувядаемая на протяжении столетий слава целиком покоится на бегстве в Литву и том высоком значении при дворе Грозного, которое он приписал сам себе, то есть на предательстве и лжи (или, говоря мягче, вымысле). Два предосудительных поступка, моральный и интеллектуальный, обеспечили ему репутацию видного исторического деятеля XVI века, борца с тиранией, защитника святой свободы. Между тем можно смело утверждать, не боясь погрешить против истины, что, не вступи Грозный в переписку с Курбским, последний сегодня привлекал бы наше внимание не больше, чем любой другой воевода, принимавший участие в покорении Казани и Ливонской войне.

Андрей Михайлович Курбский происходил из ярославских князей, возводящих свое происхождение к Владимиру Мономаху. Ярославское княжеское гнездо делилось на сорок родов. Первый известный Курбский - князь Семен Иванович, числившийся в боярах у Ивана III, - получил свою фамилию от родовой вотчины Курба (под Ярославлем).

На московской службе Курбские занимали видные места: начальствовали в ратях или сидели воеводами в крупных городах. Их наследственными чертами были храбрость и несколько суровое благочестие. Грозный добавляет к этому еще неприязнь к московским государям и наклонность к измене, обвиняя отца князя Андрея в намерении отравить Василия III, а деда по матери, Михаила Тучкова, в том, что он по смерти Елены Глинской «многие надменные слова изрече». Курбский обошел эти обвинения молчанием, но, судя по тому, что он называет династию Калиты «кровопивственным родом», приписывать самому князю Андрею избыток верноподданнических чувств было бы, вероятно, неблагоразумно.

О всей первой половине жизни Курбского, относящейся к его пребыванию в России, мы располагаем крайне скудными, отрывочными сведениями. Год его рождения (1528) известен только по собственному указанию Курбского - что в последнем казанском походе ему было двадцать четыре года. Где и как он провел молодость, остается загадкой. Впервые его имя упоминается в разрядных книгах под 1549 годом, когда он в звании стольника сопутствует Ивану под стены Казани.

Вместе с тем мы вряд ли ошибемся, утверждая, что Курбский смолоду был чрезвычайно восприимчив к гуманистическим веяниям эпохи. В его походном шатре книга занимала почетное место рядом с саблей. Без сомнения, с самых ранних лет он обнаружил особое дарование и склонность к книжному учению. Но отечественные учителя не могли удовлетворить его тяги к образованию. Курбский передает следующий случай: однажды ему понадобилось отыскать человека, знающего церковнославянский язык, но монахи, представители тогдашней учености, «отрекошася… от того достохвального дела». Русский монах того времени и мог выучить только монаха, но не человека образованного в широком смысле этого слова; духовная литература при всей ее значимости все же давала одностороннее направление образованию. Между тем если Курбский чем-то и выделяется среди своих современников, так это именно своим интересом к светскому, научному знанию; точнее, этот его интерес был следствием влечения к за-ладной культуре вообще. Ему повезло: он встретился с единственным подлинным представителем тогдашней образованности в Москве - Максимом Греком. Ученый монах оказал на него огромное влияние - нравственное и умственное. Называя его «превозлюбленным учителем», Курбский дорожил каждым его словом, каждым наставлением - это видно, например, из постоянной симпатии князя к идеалам нестяжательства (которые, впрочем, и усвоены им были идеально, без всякого применения к практической жизни). Умственное влияние было гораздо значительнее - вероятно, именно Максим Грек внушил ему мысль об исключительной важности переводов. Курбский отдался переводческому делу всей душой. Остро чувствуя, что его современники «гладом духовным тают», не дотягивают до истинной образованности, он считал главной культурной задачей переводить на славянский язык тех «великих восточных учителей», которые еще не были известны русскому книжнику. Заниматься этим в России Курбский не имел времени, «понеже беспрестанно обращахся и лета изнурях за повелением царевым»; но в Литве, на досуге, изучил латынь и принялся за перевод античных писателей. Благодаря усвоенной в общении с Максимом Греком широте взглядов он отнюдь не считал, подобно большинству своих современников, языческую мудрость бесовским мудрствованием; «естественная философия» Аристотеля была для него образцовым произведением мысли, «роду человеческому наипаче зело потребнейшим». К западной культуре он относился без присущего москвичу недоверия, более того - с почтением, ибо в Европе «человецы обретаются не токмо в грамматических и риторских, но и в диалектических и философических учениях искусные». Впрочем, преувеличивать образованность и литературные таланты Курбского не стоит: в науке он был последователем Аристотеля, а не Коперника, а в литературе остался полемистом, причем далеко не блестящим.

Возможно, обоюдная страсть к книжной учености в какой-то мере способствовала сближению Грозного и Курбского.

Основные моменты жизни князя Андрея до 1560 года таковы. В 1550 году он получил поместья под Москвой в числе тысячи «лучших дворян», то есть был облечен доверием Ивана. Под Казанью он доказал свое мужество, хотя назвать его героем взятия Казани было бы преувеличением: он не участвовал в самом штурме, а отличился при разгроме выбежавших из города татар. Летописцы и не упоминают его в числе воевод, чьими усилиями был взят город. Иван впоследствии издевался над заслугами, которые приписывал себе Курбский в казанском походе, и ехидно спрашивал: «Победы же пресветлые и одоление преславное, когда сотворил еси? Егда убо послахоти тебя в Казань (после взятия города. - С.Ц.) непослушных нам повинити (усмирить восставшее местное население. - С.Ц), ты же… неповинных к нам привел еси, измену на них возложа». Оценка царя, конечно, тоже далеко не беспристрастна. Полагаю, что роль Курбского в казанском походе состояла в том, что он просто честно выполнил свой воинский долг, подобно тысячам других воевод и ратников, не попавших на страницы летописи.

Во время болезни царя в 1553 году Курбского, скорее всего, не было в Москве: его имени нет ни в числе присягнувших бояр, ни в числе мятежников, хотя, возможно, это объясняется тогдашним незначительным положением Курбского (боярский чин он получил лишь три года спустя). Во всяком случае, сам он свое участие в заговоре отрицал, правда, не по причине преданности Ивану, а потому что считал Владимира Андреевича никудышным государем.

К царю Курбский, кажется, никогда не был особенно близок и не удостаивался его личной дружбы. Во всех его писаниях чувствуется неприязнь к Ивану, даже когда он говорит о «беспорочном» периоде его правления; в политическом отношении царь для него - необходимое зло, с которым можно мириться, пока он говорит с голоса «избранной рады»; в человеческом - это опасный зверь, терпимый в людском обществе только в наморднике и подлежащий ежедневной строжайшей дрессировке. Этот лишенный всякого сочувствия взгляд на Ивана сделал из Курбского пожизненного адвоката Сильвестра и Адашева. Все их поступки по отношению к Ивану были заранее им оправданы. Напомню об отношении Курбского к чудесам, будто бы явленным Сильвестром царю во время московского пожара 1547 года. В послании к царю он не допускает и тени сомнения в сверхъестественных способностях Сильвестра. «Ласкатели твои, - пишет князь, - клеветали на оного пресвитера, будто бы он тебя устрашал не истинными, но льстивыми (ложными. - С.Ц.) видениями». Но в «Истории о царе Московском», написанной для друзей, Курбский допускает известную меру откровенности: «Не знаю, правду ли он говорил о чудесах или выдумал, чтобы только напугать его и подействовать на его детский, неистовый нрав. Ведь и отцы наши иногда пугают детей мечтательными страхами, чтобы удержать их от зловредных игр с дурными товарищами… Так и он своим добрым обманом исцелил его душу от проказы и исправил развращенный ум». Прекрасный пример понятий Курбского о нравственности и меры честности его писаний! Недаром Пушкин называл его сочинение о царствовании Грозного - «озлобленной летописью».

При всем том ни из чего не видно, чтобы Курбский вступился за «святых мужей», которых он так почитал на словах, в то время, когда они подверглись опале и осуждению. Вероятно, Сильвестр и Адашев устраивали его как политические фигуры в той мере, в какой они шли на поводу у боярства, возвращая ему отобранные казной родовые вотчины. Первое серьезное столкновение с царем произошло у Курбского, по всей видимости, именно на почве вопроса о родовых вотчинах. Курбский поддерживал решение Стоглавого собора об отчуждении монастырских земель, и надо полагать, не последнюю роль здесь сыграло то, что имения Курбских были отданы Василием III монастырям. Но направленность царского Уложения 1560 года вызвала его негодование. Впоследствии Грозный писал Сигизмунду, что Курбский «начал зваться вотчичем ярославским, да изменным обычаем, со своими советниками, хотел в Ярославле государити». Видимо, Курбский добивался возвращения себе каких-то родовых вотчин под Ярославлем. Данное обвинение Грозного отнюдь не беспочвенно: в Литве Курбский именовал себя князем Ярославским, хотя в России никогда официально не носил этого титула. Понятие отечества для него, как видно, было бессмысленно, коль скоро не включало в себя родовой земельки.

В 1560 году Курбский был послан в Ливонию против нарушившего перемирие магистра Кетлера. По уверению князя, царь при этом сказал: «После бегства моих воевод я вынужден сам идти на Ливонию или тебя, любимого своего, послать, чтоб мое войско охрабрилось при помощи Божией», однако эти слова целиком лежат на совести Курбского. Грозный пишет, что Курбский соглашался выступить в поход не иначе как на правах «гетмана» (то есть главнокомандующего) и что князь вместе с Адашевым просили передать Ливонию под их руку. Царь увидел в этих притязаниях удельные замашки, и это сильно не понравилось ему.

Если участь безродного Адашева не вызвала у Курбского открытого протеста, то опалы своей братии бояр он встретил в штыки. «Почто, - пенял ему Грозный, - имея в синклите (боярской думе. - С.Ц.) пламень палящий, не погасил еси, но паче разжег еси? Где тебе подобало советом разума своего злодейственный совет исторгнута, ты же только больше плевелами наполнил еси!» Судя по всему, Курбский выступал против наказания бояр, пытавшихся убежать в Литву, ибо для него отъезд был законным правом независимого вотчинника, этаким боярским Юрьевым днем. Иван очень скоро дал почувствовать ему свое неудовольствие. В 1563 году Курбский вместе с другими воеводами возвратился из полоцкого похода. Но вместо отдыха и наград царь отправил его на воеводство в Юрьев (Дерпт), дав на сборы всего месяц.

После нескольких успешных стычек с войсками Сигизмунда осенью 1564 года Курбский потерпел серьезное поражение под Невелем. Подробности сражения известны в основном по литовским источникам. Русские вроде бы имели подавляющее численное превосходство: 40 ООО против 1500 человек (Иван обвиняет Курбского, что он не устоял с 15 ООО против 4000 неприятелей, и эти цифры, кажется, вернее, так как царь не упустил бы случай попрекнуть неудачливого воеводу большей разницей в силах). Узнав о силах неприятеля, литовцы ночью развели множество огней, чтобы скрыть свою малочисленность. Наутро они построились, прикрыв фланги речушками и ручьями, и стали ждать нападения. Вскоре показались московиты - «их было так много, что наши не могли окинуть их взором». Курбский вроде бы подивился смелости литовцев и пообещал одними нагайками загнать их в Москву, в плен. Сражение продолжалось до самого вечера. Литовцы устояли, перебив 7000 русских. Курбский был ранен и поостерегся возобновлять бой; на следующий день он отступил.

В апреле 1564 года истекал годовой срок службы Курбского в Ливонии. Но царь почему-то не спешил отозвать юрьевского воеводу в Москву, или тот сам не торопился ехать. Однажды ночью Курбский вошел в покои жены и спросил, чего она желает: видеть его мертвого перед собой или расстаться с ним живым навеки? Застигнутая врасплох женщина тем не менее, собрав душевные силы, отвечала, что жизнь мужа для нее дороже счастья. Курбский простился с ней и девятилетним сыном и вышел из дома. Верные слуги помогли ему «на своей вые» перебраться через городскую стену и достичь условленного места, где беглеца ожидали оседланные лошади. Уйдя от погони, Курбский благополучно пересек литовскую границу и остановился в городе Вольмаре. Все мосты были сожжены. Обратная дорога была закрыта для него навеки.

Позднее князь писал, что спешка вынудила его бросить семью, оставить в Юрьеве все имущество, даже доспехи и книги, которыми он весьма дорожил: «Всего лишен бых, и от земли Божия тобою (Иваном. - С.Ц.) туне отогнан бых». Однако гонимый страдалец лжет. Сегодня мы знаем, что его сопровождали двенадцать всадников, на три вьючные лошади была погружена дюжина сумок с добром и мешок золота, в котором лежало 300 злотых, 30 дукатов, 500 немецких талеров и 44 московских рубля - огромная сумма по тем временам. Для слуг и злата лошади нашлись, для жены и ребенка - нет. Курбский брал с собой только то, что могло ему понадобиться; семья для него была не более чем обузой. Зная это, оценим по достоинству патетическую сцену прощания!

Иван оценил поступок князя по-своему - кратко и выразительно: «Собацким изменным обычаем преступил крестное целование и ко врагам христианства соединился еси». Курбский категорически отрицал наличие в своих действиях измены: по его словам, он не бежал, а отъехал, то есть просто реализовал свое святое боярское право на выбор господина. Царь, пишет он, «затворил еси царство Русское, сиречь свободное естество человеческое, яко во адовой твердыне; и кто бы из земли твоей поехал… до чужих земель… ты называешь того изменником; а если изымают на пределе, и ты казнишь различными смертями». Не обошлось, конечно, и без ссылок на Божье имя: князь приводит слова Христа Своим ученикам: «аще гонют вы во граде, бегайте в другой», забывая, что здесь подразумеваются религиозные гонения и что Тот, на Кого он ссылается, заповедал покорность властям. Не лучше обстоит дело и с исторической апологией боярского права на отъезд. Действительно, в удельное время князья в договорных грамотах признавали отъезд законным правом боярина и обязались не держать нелюбья на отъездчиков. Но ведь последние переезжали из одного русского удельного княжества в другое, отъезды были внутренним процессом перераспределения служилых людей между русскими князьями. Ни о какой измене здесь не могло идти и речи. Однако с объединением Руси ситуация изменилась. Теперь отъехать можно было только в Литву или Орду, и московские государи с полным основанием стали вменять отъезды в измену. Да и сами бояре уже начали смутно прозревать истину, если безропотно соглашались нести наказание в случае поимки и давать «проклятые записи» о своей вине перед государем. Но дело даже не в этом. До Курбского не было случая, чтобы боярин, тем более главный воевода, оставлял действующую армию и переходил на иностранную службу во время военных действий. Как ни извивайся Курбский, это уже не отъезд, а государственная измена, предательство отечества. Оценим теперь по достоинству патриотизм певца «свободного естества человеческого»!

Разумеется, и сам Курбский не мог ограничиться одной ссылкой на право отъезда, он чувствовал необходимость оправдать свой шаг более вескими причинами. Для того чтобы сохранить свое достоинство, он, понятно, должен был предстать перед всем светом гонимым изгнанником, вынужденно спасающим за границей свою честь и саму жизнь от покушений тирана. И он поспешил объяснить свое бегство царскими преследованиями: «Коего зла и гонения от тебя не претерпех! И коих бед и напастей на меня не подвиг еси! И коих лжей и измен на мя не возвел по ряду, за множество их, не могу изрещи… Не испросих умиленными глаголы, не умолих тя многослезным рыданием, и воздал еси мне злыя за благия, и за возлюбление мое непримирительную ненависть». Однако все это слова, слова, слова… Курбскому не мешало бы «изрещи» хоть одно доказательство в подтверждение намерений Ивана погубить его. И в самом деле, назначение главным воеводой - весьма странный вид гонения, особенно если учесть, что только благодаря ему Курбский и смог оказаться в Литве. Тем не менее многие, начиная с Карамзина, поверили ему. Один Иван с самого начала не переставал обличать беглеца в корыстных намерениях: «Ты же тела ради душу погубил еси, и славы ради мимотекущия нелепотную славу приобрел еси»; «ради привременныя славы и сребролюбия, и сладости мира сего, все свое благочестие душевное с христианскою верою и законом попрал еси»; «како же убо и ты не с Иудой предателем равно причтеся. Я коже бо он на общего Владыку всех, богатства ради возбесился и на убиение предает: такоже убо и ты, с нами пребывая, и хлеб наш ядяше, и нам служити соглашаше, на нас злая в сердце собираше».

Время показало, что истина была на стороне Грозного.

Побег Курбского был глубоко обдуманным поступком. Собственно говоря, он ехал на воеводство в Юрьев, уже обдумывая планы бегства. Остановившись по пути в Псково-Печорском монастыре, он оставил братии обширное послание, в котором обвинял царя во всех бедствиях, постигших Московскую державу. В конце послания князь замечает: «Таковых ради нестерпимых мук овым (иным. - С.Ц.) без вести бегуном от отечества быти; овым любезныя дети своя, исчадия чрева своего, в вечные работы продаваеми; и овым своими руками смерти себе умышляти» (отметим здесь также оправдание тех, кто бросает своих детей, - семья была принесена Курбским в жертву с самого начала).

Позже Курбский сам разоблачил себя. Десятилетие спустя, отстаивая свои права на пожалованные ему в Литве имения, князь показывал королевскому суду два «закрытых листа» (секретные грамоты): один от литовского гетмана Радзивилла, другой от короля Сигизмунда. В этих письмах, или охранных грамотах, король и гетман приглашали Курбского оставить царскую службу и выехать в Литву. У Курбского имелись и другие письма Радзивилла и Сигизмунда, с обещанием выдать ему приличное содержание и не оставить королевской милостью. Итак, Курбский торговался и требовал гарантий! Разумеется, неоднократные ссылки с королем и гетманом требовали немалого времени, так что можно с полным правом утверждать, что переговоры начались в первые же месяцы по приезде Курбского в Юрьев. И более того, инициатива в них принадлежала Курбскому. В письме Сигизмунда раде великого княжества Литовского от 13 января 1564 года король благодарит Радзивилла за его старание в том, что касается воеводы московского князя Курбского. «Иное дело, - пишет король, - что из всего этого еще выйдет, и дай бог, чтобы из этого могло что-то доброе начаться, хотя ранее от украинных воевод подобные известия не доходили, в частности о таком начинании Курбского». Все это заставляет подозревать, что поражение Курбского под Невелем не было простой случайностью, переменой военного счастья. Курбский был не новичок в военном деле, до поражения под Невелем он умело громил войска ордена. Доселе ему постоянно сопутствовал военный успех, а тут поражение при почти четырехкратном превосходстве в силах! Но ведь осенью 1563 года Курбский, скорее всего, уже завязал переговоры с Радзивиллом (это явствует из письма Сигизмунда литовской раде, помеченного началом января). В таком случае мы имеем все основания смотреть на поражение под Невелем как на сознательную измену, имевшую целью подтвердить лояльность Курбского по отношению к королю.

Вопреки заявлениям Курбского об угрожавшей ему погибели, с полной очевидностью вырисовывается совсем другая картина. Он не ехал в Москву не потому, что опасался гонений от царя, а потому, что тянул время в ожидании более выгодных и определенных условий своего предательства: требовал, чтобы король вновь подтвердил свое обещание пожаловать ему имения, а польские сенаторы поклялись в нерушимости королевского слова; чтобы ему была выдана охранная грамота, в которой было бы прописано, что он едет в Литву не как беглец, а по королевскому вызову. И только «будучи обнадежен его королевской милостью, - как пишет Курбский в своем завещании, - получив королевскую охранную грамоту и положившись на присягу их милостей, панов сенаторов», он осуществил свой давний замысел. Это же подтверждают и жалованные грамоты Сигизмунда, в которых король пишет: «Князь Андрей Михайлович Курбский Ярославский, наслышавшись и достаточно осведомившись о милости нашей господарской, щедро оказываемой всем нашим подданным, приехал к нам на службу и в наше подданство, будучи вызван от нашего королевского имени».

Действиями Курбского руководила не мгновенная решимость человека, над которым занесен топор, а хорошо продуманный план. Если бы его жизни грозила действительная опасность, он согласился бы на первые предложения короля или скорее уехал бы без всяких приглашений; но по всему видно, что он обделал это дело не торопясь, даже слишком не торопясь. Курбский бежал не в неизвестность, а на твердо гарантированные ему королевские хлеба. Этот образованный человек, поклонник философии, так и не сумел уяснить для себя разницу между отечеством и вотчиной.

Земля обетованная встретила Курбского неласково; он сразу же познакомился со знаменитым (и желанным!) польским безнарядьем. Когда князь со своей свитой прибыл в пограничный замок Гельмет, чтобы взять проводников до Вольмара, тамошние «немцы» ограбили беглеца, отобрав у него заветный мешок с золотом, содрав с головы воеводы лисью шапку и уведя лошадей. Это происшествие стало провозвестником судьбы, которая ждала Курбского на чужбине.

На другой день после ограбления, находясь в самом мрачном расположении духа, Курбский сел за первое письмо царю.

Хорошо известна драматическая история о верном слуге Курбского Василии Шибанове, превращенная графом А.К. Толстым в замечательную стихотворную балладу о том, как Шибанов доставил послание своего господина царю и как Грозный, опершись на свой острый посох, которым пронзил ступню Шибанова, велел читать письмо… К сожалению, - или скорее здесь будет уместнее сказать, к счастью, - эта история не более чем романтический вымысел (кроме казни Шибанова, которую подтвердил лично Грозный, назидательно укоривший господина мужеством его холопа). Документы свидетельствуют о том, что Шибанов был арестован в Юрьеве после бегства Курбского. Возможно, он указал тайник, где находилось послание князя. Курбский, кажется, предпочитал именно такой способ передачи своих писем: послание к псково-печорским монахам, например, было положено им «под печью, страха ради смертного».

Послания Курбского и Грозного друг другу представляют, по существу, не что иное, как пророческие укоры и плачи, исповедь во взаимных обидах. И все это выдержано в апокалиптическом ключе, политические события, как и история личных отношений, толкуются посредством библейских образов и символов. Этот возвышенный тон переписке задал Курбский, который начал свое послание словами: «Царю, от Бога препрославленному, паче же во Православии пресветлу явившуся, ныне же грехов ради наших, сопротивным обретеся». Речь шла, таким образом, об искажении царем идеала Святой Руси. Отсюда понятна терминология Курбского: все, кто поддерживает царя-отступника, царя-еретика, - это «сатанинский полк»; все, кто противится ему, - «мученики», пролившие «святую кровь» за истинную веру. В конце послания князь прямо пишет о том, что в настоящее время советником царя является антихрист. Политическое обвинение, предъявляемое Курбским царю, сводится, собственно, к одному: «Почто, царю, сильных во Израиле (то есть истинных предводителей народа Божьего. - С.Ц.) побил еси и воевод, данных тебе от Бога, различным смертям предал еси?» - и, как легко заметить, оно имеет сильный религиозный оттенок. Бояре у Курбского - это какая-то избранная братия, на которой почиет благодать Божия. Князь пророчит царю возмездие, которое опять же является Божьей карой: «Не мни, царю, не помышляй нас суемудренными мыслями, аки уже погибших, избиенных от тебя неповинно, и заточенных и прогнанных без правды; не радуйся о сем, аки одолением тощим хваляся… прогнанные от тебя без правды от земли к Богу вопием день и нощь на тя!»

Библейские сравнения Курбского отнюдь не были литературными метафорами, они представляли страшную угрозу для Ивана. Чтобы вполне оценить радикализм обвинений, брошенных Курбским царю, следует помнить, что в то время признание государя нечестивцем и слугой антихриста автоматически освобождало подданных от присяги на верность, а борьба с такой властью вменялась в священную обязанность каждому христианину.

И действительно, Грозный, получив это послание, переполошился. Он ответил обвинителю письмом, которое занимает две трети (!) общего объема переписки. Он призвал на помощь всю свою ученость. Кого и чего только нет на этих нескончаемых страницах! Выписки из Святого Писания и отцов Церкви приводятся строками и целыми главами; имена Моисея, Давида, Исайи, Василия Великого, Григория Назианзина, Иоанна Златоуста, Иисуса Навина, Гедеона, Авимелеха, Иевфая соседствуют с именами Зевса, Аполлона, Анте нора, Энея; бессвязные эпизоды из еврейской, римской, византийской истории перемежаются с событиями из истории западноевропейских народов - вандалов, готов, французов, и в эту историческую мешанину порой вкрапляется известие, почерпнутое из русских летописей… Калейдоскопическая смена картин, хаотическое нагромождение цитат и примеров выдает крайнее возбуждение автора; Курбский имел полное право назвать это письмо «широковещательным и многошумящим посланием».

Но этот, по выражению Ключевского, пенистый поток текстов, размышлений, воспоминаний, лирических отступлений, этот набор всякой всячины, эта ученая каша, сдобренная богословскими и политическими афоризмами, а порой и подсоленная тонкой иронией и жестким сарказмом, являются таковыми лишь на первый взгляд. Свою основную мысль Грозный проводит неуклонно и последовательно. Она проста и вместе с тем всеобъемлюща: самодержавие и Православие едины; кто нападает на первое, тот враг второго. «Письмо твое принято и прочитано внимательно, - пишет царь. - Яд аспида у тебя под языком, и письмо твое наполнено медом слов, но в нем горечь полыни. Так ли привык ты, христианин, служить христианскому государю? Ты пишешь вначале, чтобы разумевал тот, кто обретается противным Православию и совесть прокаженную имеет. Подобно бесам, от юности моей вы поколебали благочестие и Богом данную мне державную власть себе похитили». Это похищение власти, по мысли Ивана, и есть грехопадение боярства, покушение на божественный порядок вселенского устройства. «Ведь ты, - продолжает царь, - в своей бесосоставной грамоте твердишь все одно и то же, переворачивая разными словесы, и так, и этак, любезную тебе мысль, чтобы рабам, помимо господ, обладать властью… Это ли совесть прокаженная, чтобы царство свое в своей руке держать, а рабам своим не давать властвовать? Это ли противно разуму - не хотеть быть обладаему своими рабами? Это ли Православие пресветлое быть под властью рабов?» Политическая и жизненная философия Грозного выражена почти с обезоруживающей прямотой и простотой. Сильные во Израиле, мудрые советники - все это от беса; вселенная Грозного знает одного владыку - его самого, все остальные - это рабы, и никто больше, кроме рабов. Рабы, как и положено, строптивы и лукавы, почему самодержавие и немыслимо без религиозно-нравственного содержания, только оно является подлинным и единственным столпом Православия. В конце концов, усилия царской власти направлены на спасение подвластных ей душ: «Тщусь со усердием людей на истину и на свет направить, да познают единого истинного Бога, в Троице славимого, и от Бога данного им государя, а от междоусобных браней и строптивого жития да отстанут, коими царство разрушается; ибо если царю не повинуются подвластные, то никогда междоусобные брани не прекратятся». Царь выше священника, ибо священство - это дух, а царство - дух и плоть, сама жизнь в ее полноте. Судить царя - значит осуждать жизнь, чьи законы и порядок предустановлены свыше. Упрек царю в пролитии крови равнозначен покушению на его обязанность хранить Божественный закон, высшую правду. Усомниться в справедливости царя уже означает впасть в ересь, «подобно псу лая и яд ехидны отрыгаю», ибо «царь - гроза не для добрых, а для злых дел; хочешь не бояться власти - делай добро, а делаешь зло - бойся, ибо царь не зря носит меч, а для кары злых и ободрения добрых». Такое понимание задач царской власти не чуждо величия, но внутренне противоречиво, так как предполагает служебные обязанности государя перед обществом; Иван же хочет быть господином, и только господином: «Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их вольны же». Заявленная цель абсолютной справедливости вступает в борьбу с желанием абсолютной свободы, и в результате абсолютная власть оборачивается абсолютным произволом. Человек в Иване все же торжествует над государем, воля - над разумом, страсть - над мыслью.

Политическая философия Ивана имеет в своей основе глубокое историческое чувство. История для него - всегда священная история, ход исторического развития обнаруживает предвечный Промысл, разворачивающийся во времени и пространстве. Самодержавие для Ивана не только божественное предустановление, но и исконный факт мировой и русской истории: «Самодержавства нашего начало от святого Владимира; мы родились и выросли на царстве, своим обладаем, а не чужое похитили; русские самодержцы изначала сами владеют своими царствами, а не бояре и вельможи». Шляхетская республика, столь любезная сердцу Курбского, есть не только безумие, но и ересь, иноземцы являются как религиозными, так и политическими еретиками, покушающимися на установленный свыше государственный порядок: «Безбожные языцы (западноевропейские государи. - С.Ц.)… те все царствами своими не владеют: как им повелят работные их, так и владеют». Вселенский царь Православия свят не столько потому, что благочестив, но главным образом потому, что он царь.

Открыв свою душу, исповедавшись и выплакавшись друг перед другом, Грозный и Курбский тем не менее едва ли поняли друг друга. Князь спросил: «За что ты бьешь верных слуг своих?» Царь ответил: «Самодержавие свое получил я от Бога и от родителей». Но нельзя не признать, что в отстаивании своих убеждений Грозный проявил гораздо больше и полемического блеска, и политической дальновидности: его державная длань лежала на пульсе времени. Они расстались каждый при своих убеждениях. На прощание Курбский пообещал Ивану, что явит ему свое лицо только на Страшном суде. Царь насмешливо откликнулся: «Кто и желает такового ефиопского лица видети?» Тема для разговора, в общем, была исчерпана.

Выявить свою правоту оба предоставили истории, то есть зримому и бесспорному проявлению Промысла. Следующее послание к Курбскому царь отправил в 1577 году из Вольмара - города, из которого речистый изменник некогда бросил ему полемическую перчатку. Кампания 1577 года была одна из самых успешных в ходе Ливонской войны, и Грозный сравнил себя с многострадальным Иовом, которого Бог наконец простил. Пребывание в Вольмаре стало одним из знаков божественной благодати, пролившейся на голову грешника. Курбский, видимо потрясенный столь очевидно проявившимся Божиим благоволением к тирану, нашелся что ответить лишь после поражения русской армии под Кесью осенью 1578 года: в своем письме князь заимствовал тезис Ивана, что Бог помогает праведным. В этом благочестивом убеждении он и скончался.

На чужбине

О человеке нельзя судить ни по тому, что он говорит, ни по тому, что он пишет. Однако мы высказываемся еще и своей жизнью, криптограмма нашей судьбы сложна, но правдива. К Курбскому это относится в полной мере. Его жизнь в Литве - исчерпывающий комментарий к его писаниям.

Ограбленный беглец скоро стал одним из богатейших польских магнатов. Сигизмунд сдержал слово и пожаловал ему на вечные времена Ковельское имение, которое одно могло навсегда обеспечить благосостояние Курбского: имение состояло из Ковеля, двух местечек и 28 сел, оно вело торговлю с вольными городами Данцигом и Эльбингом и имело собственные железные рудники; во время войны ковельцы были способны снарядить более трех тысяч всадников и пехотинцев с десятком орудий. А кроме Ковельского имения, было еще и староство Кревское в Виленском воеводстве; да к этим прибыльным поместьям Курбский прибавил богатую жену (его русская супруга, кажется, была казнена: смертные приговоры родственникам были в обычае). Новой избранницей Курбского стала сорокалетняя княгиня Мария Юрьевна, урожденная Голшанская. Она уже побывала замужем за двумя мужьями, от которых имела детей, и пережила обоих. После смерти второго мужа, пана Козинского, Мария Юрьевна сделалась владелицей обширных имений. Вместе с богатством она принесла Курбскому родство и знакомство с могущественными литовскими родами - Сангушками, Збаражскими, Монтолтами, Сапега-ми, - что было чрезвычайно важно для него как для иностранца.

Приобретение Курбским поместий в Литве было оплачено разорением русских земель. В частности, Кревское староство он получил в обход литовских законов, согласно которым король не мог раздавать имений в Литовском княжестве, - оно отошло к нему «по весьма важным государственным причинам»: Курбский давал Сигизмунду советы, как воевать московского царя, и в качестве одного из способов предлагал подкупить хана для нападения на Московское государство. Зимой 1565 года он и сам с двумястами всадниками принял участие в походе на Полоцк и Великие Луки. Курбский обагрял свой меч в русской крови не хуже поляков. Королевская грамота засвидетельствовала, что, «находясь на службе нашей господарской, князь Курбский был посылаем вместе с рыцарством нашим воевать земли неприятеля нашего московского, где служил нам, господарю, и республике доблестно, верно и мужественно». Надо заметить, что подвиги польского войска в этом неудачном для него семнадцатидневном походе состояли главным образом в опустошении сел и разграблении церквей.

Нельзя сказать, чтобы Курбский не чувствовал своего позора; напротив, он пытался доказать свою непричастность к грабежам и кощунствам: «Принужден был от короля Сигизмунда Августа луцкие волости воевать, - пишет он, - и там зело стерегли есмы с Корецким князем, чтобы неверные церквей Божиих не жгли и не разоряли; и воистину не возмогох, множества ради воинства, устеречь, понеже пятнадцать тысяч тогда было войска, между ними немало было варваров измаильтянских (татар. - С.Ц.) и других еретиков, обновителей древних ересей (видимо, социниан, придерживавшихся арианства. - С.Ц.), врагов креста Христова, - и без нашего ведома, по исхождению нашему, закрадешеся нечестивые, сожгли едину церковь и с монастырем». Сильвестро-адашевская выучка жонглирования святыней ради своих интересов привела защитника Православия к следующему скандальному пассажу: чтобы оправдать себя, Курбский привел в пример царя Давида, который, будучи принужден оставить отечество Саулу, воевал землю израильскую, да еще в союзе с царем поганским, а он, Курбский, воюет Россию все-таки в союзе с царем христианским.

Несколько месяцев спустя Курбский с отрядом литовцев загнал в болото и разгромил русский отряд. Победа так вскружила ему голову, что он просил у Сигизмунда дать под его начало 30-тысячную армию, с которой обещал взять Москву. Если у короля остаются подозрения на его счет, заявлял Курбский, то пускай в этом походе его прикуют к телеге и пристрелят, коли заметят с его стороны малейшие признаки сочувствия к московитам.

Между тем над новоиспеченным вотчинником стали сгущаться тучи. По настоянию сената король объявил, что Ковельское имение пожаловано Курбскому не как вотчина, а как ленное владение, и, следовательно, он не имеет права распоряжаться им по своему усмотрению и завещать его своим потомкам; фактически Курбскому предлагали удовольствоваться ролью государственного старосты. Князя Ярославского, потомка Владимира Мономаха, опять ставили вровень с другими подданными!

Но тут Сигизмунд, надеявшийся приобрести в Курбском деятельного и ревностного помощника в борьбе с Москвой, смог убедиться, что приобрел себе подданного в высшей степени строптивого, непокорного и, в общем, неблагодарного. Решение сената было вполне правомерным, ибо по литовским законам король и в самом деле не имел права дарить Ковельское имение, на которое распространялось магдебургское право (то есть Ковель жил по законам городского самоуправления), в вотчинное владение. Но Курбский не подчинялся и Грозному - что для него был Сигизмунд! Он самовольно присвоил себе титул князя Ковельского и начал пользоваться Ковелем как своей собственностью, раздавая села и земли своим людям без королевского разрешения. Курбский был беспокойным соседом. Мстя за обиду, часто мелочную, он с толпой слуг врывался во владения недруга, жег, грабил и убивал. Если кто-нибудь требовал удовлетворения за обиду, он отвечал угрозами. Магдебургское право предусматривало существование в Ковеле собственного городского суда, но князь Ковельский знал один суд - личный, княжеский. По его распоряжению несколько ковельских евреев, которых Курбский посчитал виновными в неуплате долга истцу, были посажены в помойную яму, кишевшую пиявками. Королевские посланники, осведомившиеся, по какому праву Курбский сделал это, услышали в ответ: «Разве пану не вольно наказывать своих подданных не только тюрьмой, но даже и смертью? А королю и никому другому нет до того никакого дела». Вот какой свободы Курбский искал и не нашел в России - свободы местного царька, чья прихоть закон. Будет ли кто-нибудь после этого сомневаться в причинах, по которым он не мог ужиться с Грозным? И долго ли еще отъявленный феодал, ущемленный царем в его вотчинных похотях, будет ходить в защитниках свободы и обличителях тирании?

Но вскоре Курбский и сам стал жертвой польского безнарядья. Припекла его не бессильная королевская власть, а собственная жена. Причиной семейных ссор была, надо полагать, разница во взглядах Курбского и Марии Юрьевны на семейную жизнь. Курбский, воспитанный на традициях «Домостроя», признавал себя единственным распорядителем в доме; в соответствии с этим компендиумом домашней этики воспитание, занятия, радости, печали и удовольствия других членов семьи всецело обуславливались нравом отца и мужа: семья трепетала от каждого его взгляда и безмолвно покорялась любому его желанию.

Не то было в Литве, где женщины обладали большей свободой. Закон охранял их гражданские и экономические права - на свободный выбор мужа, на развод, на получение трети недвижимого имущества после смерти мужа и так далее, а общество терпимо относилось к адюльтеру. Княгиня Мария Юрьевна привыкла пользоваться своим независимым положением в меру своей нравственной испорченности. Ее семья вообще не отличалась родственной привязанностью: мужчины грабили владения друг друга, а двоюродная сестра княгини, обокрав мужа, убежала от него с любовником; впоследствии она поднесла супругу отраву… Что касается самой Марии Юрьевны, то в ее натуре религиозное ханжество сочеталось с потребностью в самом отчаянном разгуле. Совершив какое-нибудь - моральное или уголовное - преступление, она со спокойной совестью шла в церковь благодарить Бога за помощь. Как набожная женщина, она постоянно имела при себе Евангелие в позолоченной оправе и кипарисовый ковчежец с образами в золотых и серебряных окладах и мощами, приобретенными не то что в Киеве, а в самом Иерусалиме, у тамошнего патриарха, за «большую цену». Преклоняясь внешне перед святынями, она нагло ругалась над святостью брака, открыто развратничала с любовниками, верила в колдовство и чародейство, приближала к себе священников, чтобы иметь в них домашних шпионов…

И такая вот женщина досталась в жены суровому москвитянину… Мария Юрьевна очень скоро раскаялась в своем замужестве. Чтобы освободиться от материальной зависимости от Курбского, она попыталась выкрасть из кладовой документы на право владения некоторыми имениями. Курбский подверг ее за это домашнему аресту. Во время обыска в ее покоях он обнаружил мешок с волосами и снадобьями, предназначенными для колдовства, и, кроме того, отравное зелье… Сыновья Марии Юрьевны от первого брака разъезжали с толпой своих слуг по владениям Курбского, подстерегая его, чтобы убить. Они же подали в королевский суд иск на отчима, обвинив его в том, что он уморил их мать. Следователи, однако, обнаружили Марию Юрьевну в Ковельском замке в полном здравии. После множества мытарств, взаимных оскорблений и унижений супруги в 1578 году развелись. Но когда слуги Курбского привезли Марию Юрьевну в дом ее родственника, князя Збаражского, последний вместе с минским воеводой Николаем Сапегой, выступавшим посредником при разводе, приказал переломать кучеру руки и ноги, а экипаж и лошадей отвести в свою конюшню. Сама Мария Юрьевна тотчас затеяла процесс против Курбского, предъявив ему имущественные претензии.

Семейные несчастья и хозяйственные неурядицы навели Курбского на следующие невеселые размышления о своих новых соотечественниках: «Воистину смеха достойно, что королевская высота и величество (Сигизмунд Август. - С.Ц.) не к тому обращалось умом (чтобы следить за военными действиями русских. - С.Ц.), но паче в различные плясания и в преиспещренные машкары (маскарады)… Княжата так боязливы и раздрочены (утомлены. - С.Ц.) от жен своих, что, услышав о нахождении варваров… вооружившись в сбруи, сядут за столом, за кубками, да бают фабулы с пьяными бабами своими… все целые ночи истребляют над картами сидяще и над прочими бесовскими бреднями… Егда же возлягут на одрах своих между толстыми перинами, тогда, едва по полудню проспавшись, со связанными головами с похмелья, едва живы встанут, на прочие дни паки гнусны и ленивы многолетнего ради обыкновения».

Все это, в совокупности с безотрадными вестями с родины о гибели жены, сына и «единоколенных княжат ярославских», отравляло жизнь и портило характер. Но, к чести Курбского, он искал забвения не в вине, а в «книжных делах и разумах высочайших мужей». Чтобы «не потребиться вконец грустию меж людьми тяжкими и зело негостеприимными», он занялся науками - изучил латынь, переводил Цицерона, Аристотеля, силился привнести в славянский язык латинские знаки препинания. Вскоре его научная деятельность стала более целенаправленной. Середина XVI века для всей Европы была временем напряженной религиозной борьбы и богословских споров. Это возбуждение и беспокойство остро чувствовалось и в православной среде, особенно в Литве. Речь Посполитую наводнили тогда кальвинистские и лютеранские проповедники и миссионеры, сектанты и религиозные вольнодумцы. Католическая церковь бросила на борьбу с ними свою мобильную гвардию - орден иезуитов. От обороны отцы-иезуиты быстро перешли к наступлению, и к концу века Польша вновь стала вполне католической страной. Но, подавив протестантство и ереси, иезуиты принялись за православную Литву, где преобладало русское население. Православная Церковь не была готова к воинственной встрече с Западом. Современники с горечью говорили о «великом грубиянстве и недбалости», то есть необразованности, местного клира, и XVI век закончился почти повсеместным отступничеством иерархов, отпадением в унию… Основная тяжесть борьбы с католической пропагандой легла на плечи отдельных священников и мирян, среди которых был и князь Курбский.

Он зарекомендовал себя ярым противником унии, писал послания к православным общинам, убеждая крепко держаться веры отцов своих, не вступать в споры с более учеными иезуитами, не ходить на их беседы и по мере сил разоблачать их хитрости и заблуждения. Прямой полемики с иезуитами Курбский не вел, ревнуя прежде всего об общем укреплении православного сознания. Здесь и пригодилось его влечение к переводческой деятельности. Чтобы помочь православным братьям вернуться к первоистокам христианского вероучения, он начал переводить святоотеческие творения, напоминая, что «древние учителя наши в обоих научены и искусны, сиречь во внешних учениях философских и в священных писаниях». У него были большие переводческие планы: он собирался перевести великих отцов IV века. В помощь себе он собрал целый кружок переводчиков, но сделать успел сравнительно немного - перевел некоторые сочинения Златоуста, Дамаскина, Евсевия. Важнее была сама его попытка противопоставить православный идеал «польской барбарии».

Из книги 100 великих аристократов автора Лубченков Юрий Николаевич

АНДРЕЙ МИХАЙЛОВИЧ КУРБСКИЙ (1528-1583) Князь, политический и военный деятель. Внук Владимира Мономаха князь Ростислав Михайлович Смоленский был родоначальником князей Вяземских и Смоленских. Князья Смоленские были разделены на несколько ветвей, одной из которых стала

Из книги Завоевание Америки Ермаком-Кортесом и мятеж Реформации глазами «древних» греков автора

11. «Античный» изменник Демарат при дворе Ксеркса - это князь Андрей Курбский, изменивший Грозному 11.1. Наш прогноз о необходимости появления Князя Курбского в «античном» жизнеописании Ксеркса = Грозного В истории сражения у Фермопил = Феллина есть любопытный факт, о

Из книги 50 знаменитых загадок Средневековья автора Згурская Мария Павловна

Андрей Курбский - изменник или диссидент? В России все тайно, но ничто не секретно. Народная мудрость Можно сказать, что само понятие тайны как таковой родилось вместе с человечеством. Но настоящие тайны появились лишь тогда, когда на заре государства все стали

автора Носовский Глеб Владимирович

14. Взятие Казани и взятие «античной» Артаксаты Римлянин Корбулон - это князь Курбский Одним из наиболее выдающихся деяний Грозного считается взятие Казани в 1552 году. Мы подробно говорили об этом в книгах «Библейская Русь» и «Завоевание Америки Ермаком-Кортесом и мятеж

Из книги Раскол Империи: от Грозного-Нерона до Михаила Романова-Домициана. [Знаменитые «античные» труды Светония, Тацита и Флавия, оказывается, описывают Велик автора Носовский Глеб Владимирович

7. «Античный» Корбулон - это князь Андрей Курбский Переписка с Клавдием-Грозным Выше, анализируя жизнеописание Нерона, мы обнаружили, что князь Андрей Курбский отразился в «античности» также как выдающийся римский полководец Корбулон. Интересно, что тот же Корбулон

Из книги Фавориты правителей России автора Матюхина Юлия Алексеевна

Андрей Курбский (1528 – 1583) Фаворит государя Ивана IV и будущий оппозиционер и беглец князь Андрей Курбский родился в октябре 1528 г. и был сыном выходцев из Литвы. Подобно многим просвещенным боярским детям он получил хорошее для того времени образование: знал грамоту и

Из книги Книга 1. Библейская Русь. [Великая Империя XIV-XVII веков на страницах Библии. Русь-Орда и Османия-Атамания - два крыла единой Империи. Библейский пох автора Носовский Глеб Владимирович

11. Библейский изменник Ахиор - это князь Андрей Курбский 11.1. Библейская история Ахиора при осаде Ветилуи В то время, когда Олоферн собирается в поход на Запад, ему старается помешать один из военачальников царя Навуходоносора - АХИОР, «предводитель всех сынов Аммона»

автора Носовский Глеб Владимирович

Глава 1 Дон Кихот – это Иван Грозный; Санчо Панса – это его соправитель Симеон Бекбулатович; Дульсинея Тобосская – это Софья Палеолог, жена Грозного; астурийка Мариторнес – это Елена Волошанка, она же библейская Есфирь; бакалавр Самсон Карраско – это князь Андрей

Из книги Дон Кихот или Иван Грозный автора Носовский Глеб Владимирович

19. Князь Андрей Курбский, сначала друг, а потом оппонент Грозного, описан Сервантесом как бакалавр Самсон Карраско 19.1. Что известно о князе Курбском Начнем с того, что напомним историю предательства князя Курбского. Андрей Курбский – один из ближайших соратников Ивана

Из книги Алфавитно-справочный перечень государей русских и замечательнейших особ их крови автора Хмыров Михаил Дмитриевич

193. ЮРИЙ III (ГЕОРГИЙ) ДАНИЛОВИЧ, князь московский, потом великий князь владимирский сын св. Даниила Александровича, князя московского, от брака с неизвестною.Родился в Москве в 1281 г.; по смерти отца провозглашен жителями Переславля-Залесского князем их и присутствовал тут

Из книги Святые заступники Руси. Александр Невский, Довмонт Псковский, Дмитрий Донской, Владимир Серпуховской автора Копылов Н. А.

Князь Дмитрий Иванович и князь Михаил Александрович в борьбе за великокняжеский ярлык Каменный кремль очень пригодился москвичам. 17-летний Дмитрий стал проявлять себя как решительный и самостоятельный князь. Сначала, как мы видели, он сумел не только отстоять свои права

Из книги Хрестоматия по истории СССР. Том1. автора Автор неизвестен

104. КНЯЗЬ А. М. КУРБСКИЙ. ВЗЯТИЕ КАЗАНИ Князь Андрей Курбский, изменив царю Ивану IV, написал в Литве сочинение, направленное против грозного царя и выражающее интересы боярства; в нем он описывает деяния Ивана Грозного и его жестокости по отношению к боярам. «История о

Из книги Российская история в лицах автора Фортунатов Владимир Валентинович

3.4.1. Первый российский диссидент князь Андрей Курбский Первым в истории России политическим эмигрантом и диссидентом (инакомыслящим) стал князь, воевода, писатель и переводчик Андрей Михайлович Курбский (1528-1583). Именно он назвал «правительство» (под руководством А. Ф.

Из книги История политических и правовых учений: Учебник для вузов автора Коллектив авторов